должен показать мне, что внутри».
Несмотря на свое изящное сложение, птица вперевалку зашагала к лестнице. Я ждала, что она слетит вниз, но вместо этого птица запрыгала со ступеньки на ступень, балансируя с помощью крыльев.
Внизу было зеркало. Раньше я не слишком смотрелась в зеркала. В этом я увидела себя целиком, с головы до пят. До сих пор мне открывалось только собственное лицо, отраженное в толстых, неровных металлических поверхностях. Но здесь было гладкое стекло. Мои пальцы коснулись пальцев моего отражения. Я видела себя так ясно, что поначалу не узнала. Девушка с короткими рыжеватыми волосами и загорелой кожей. Длинный прямой нос, покрытый веснушками, не казался таким длинным, как в зеркалах борделя. Глаза были ярко-зелеными, а возможно, такими их делало платье. Я приблизилась, разглядывая собственные глаза. Между белками и центром шел узкий обод. Он был темно-серым или светло-черным — сейчас лишь тень, но иногда он становился больше. Я вспомнила, как впервые увидела глаза Игранзи, и поежилась. Подумала о Ченн. Прорицания, видения, люди, отмеченные силой. Я улыбнулась себе — своим глазам, веснушкам, грудям (маленьким, но уже заметным под одеждой), талии, которая казалась узкой, потому что бедра под ней расширялись. «Ты самая красивая», написал Бардрем, и я подумала: «Да» с такой сильной и неожиданной уверенностью, что это даже не была гордость.
Птица курлыкнула, и я отвернулась от зеркала. Мы пошли дальше по темному коридору с закрытыми дверьми, вдоль которого висели портреты. Птица впереди меня была единственным ярким пятном, и хвостовые перья тянулись за ней, словно шлейф платья невероятных оттенков.
Мы завернули за угол, потом еще раз, и еще, пока не оказались в зале с узкими окнами и без портретов на стенах. В конце была огромная дубовая дверь с латунным кольцом вместо ручки.
— Что, эту не можешь? — спросила я птицу. Она молча смотрела на меня. Я толкнула дверь, и та открылась.
Поцарапанный стол моей матери, грязные камышовые подстилки, водосток и закопченный очаг; каменный очаг Рудикола и битком набитые полки с узкими проходами между ними. Вот кухни, которые я видела прежде. Эта была такой же, как остальной дом: детали знакомые, но величественные, словно из Иного мира. Здесь было два огромных очага, в которые я могла бы войти, покружиться, расставив руки, и не коснуться каменных стен. Вдоль центра комнаты шла стойка из темного полированного дерева. Над ней на крючках висели горшки, кастрюли, сковороды и большие пузатые ложки. На стенах были полки с кастрюлями поменьше; там же стояли тарелки, простые коричневые и симпатичные, с синим и золотым узором, которые, должно быть, использовались по особым случаям.