– Мя-ассо… Хочччууу… Яссам…
Только звук был каким-то извращенным, неестественным, как будто говорящий испытывал затруднения с артикуляцией. Так говорят чревовещатели. Утробой.
Сердце мое колотилось где-то в горле, но я забыл про валидол. Никакие таблетки мне не помогут.
Прошел в ванную, тщательно вымыл зеркало, протер его салфеткой, добиваясь, чтоб отражение в стекле сделалось абсолютно ясным и четким. В животе у меня все время что-то билось и покалывало в районе пупка, но я старался не обращать на это внимания.
Когда все было готово, я встал перед зеркалом, расстегнул пуговицы на рубашке, зажал в правой руке длинные и острые ножницы и занес выше, чтобы увеличить амплитуду размаха. Свободной рукой содрал повязку и распахнул рубашку.
И услышал смех. Огромный белый живот заходил ходуном, трясясь от смеха. Я сам не смог удержаться от улыбки, чувствуя, как внутри меня что-то щекочет.
А потом крестообразный шов разошелся, пустив на живот тоненькие розовые струйки. Это не походило на кровь – скорее, на слюни маленького ребенка, которые он пускает во сне. Четыре розовых мясистых лепестка шрама раскрылись, и ОНО заговорило со мной – я слышал присвист и шелест его дыхания и чувствовал, как трепещутся кожаные лепестки – его странный вербальный аппарат.
– Яа ххочу мя-ассо, – сказало ОНО.
– Кто ты? – потрясая ножницами, спросил я. Ладони мои вспотели, и ножницы скользили в руке.
Лепестки заколыхались, выдыхая смешки.
– Яа – твояяя ччассть…
Пот заливал мне лицо, я слизывал горькие соленые капли с губ и таращился на раскрытые лепестки шрама так, что у меня глаза ныли от напряжения. Я должен понять, что ОНО говорит. Но мозг просто плавится от ужаса и отказывается соображать.
– Ччасть. То, ччтооо ты отброссил.
Моя часть?
Всю жизнь я страдал от чрезмерного веса. В конце концов врачи объявили, что, если я не справлюсь с проблемой переедания, меня ждет смерть от ожирения. Самый простой и действенный в моем случае путь – резекция желудка. «Вы так разбаловали его. Он у вас растянулся до размеров телячьего. Чтобы поддерживать человеческое существование, хватит и одной трети этого органа, понимаете?!»
«Теперь или вы, или он», – сказал доктор Алексеев. И я согласился с ним. Часть меня – это мой желудок.
– Доктор обещал, что мой организм сможет это переварить, – прошептал я.
– Конеччччно… – Живот заколыхался от смеха, и розовые лепестки зачавкали: – Ммяссо!
– Я нне… хххоччу… Я не стану… Это нельзя! – выкрикнул я, облизнув губы.
Живот дернулся, лепестки зафырчали, расплевывая вокруг тугие струи розовой жидкости. Часть брызг угодила на горячую лампочку. Она оглушительно взорвалась, осколки стекла посыпались в раковину и на меня.