Выяснилось, что мистер Мейлер сидел на ней. С ловкостью фокусника он выхватил ее в то время, как Барнаби занимался своим возвращенным имуществом. Он положил ее на стол, завернутую во влажную римскую газетку, и дрожащими руками извлек на свет. Мелкий итальянизированный почерк, но, к радости Барнаби, рукопись была невелика. Может быть, сорок тысяч слов, может быть, если повезет, и того меньше.
— По длине, боюсь, это не роман и не повесть, — проговорил автор. — Но так получилось, и такую ее я и ценю.
Барнаби быстро взглянул на него. Губы мистера Мейлера поджались, и уголки их поднялись. «В конце концов, не такой это тяжелый случай», — подумал Барнаби.
— Надеюсь, мой почерк не доставит вам лишних затруднений, — сказал мистер Мейлер. — Я не могу позволить себе машинистку.
— По-моему, он очень четкий.
— Если так, то это отнимет у вас не более нескольких часов. Может быть, дня через два я могу?.. Но я становлюсь навязчивым.
«Я должен отделаться от этого покрасивее», — подумал Барнаби и сказал:
— Послушайте, у меня предложение. Поужинаем вместе послезавтра, и я скажу вам свое мнение.
— Как это любезно с вашей стороны! Я ошеломлен. Но прошу вас, позвольте мне… если вы не возражаете… ну, где-нибудь… в скромном местечке… как это, к примеру. Как видите, это маленькая траттория. Их феттучини[13] действительно превосходно, да и вино вполне пристойно. Хозяин — мой приятель и как следует позаботится о нас.
— Все это звучит прекрасно, конечно же, давайте встретимся здесь, но, с вашего позволения, мистер Мейлер, плачу я. Меню выбираете вы. Я целиком полагаюсь на вас.
— Правда? Неужели! Тогда я поговорю с ним заранее.
С этим они и расстались.
В пансионе «Галлико» Барнаби рассказывал о возвращении рукописи всем, кого встречал: хозяйке, двум слугам, даже горничной, которая практически не знала английского. Кто-то его понимал, кто-то нет. Все радовались. Он позвонил консулу, который разразился поздравлениями. Он заплатил за объявления.
Разделавшись со всем этим, он, перескакивая с главы на главу, проглядел некоторые места своей рукописи, которые, как он чувствовал, следовало бы переписать.
Ему пришло в голову, что после трех столь напряженных дней наконец-то наступила разрядка; все эти терзания — и вдруг норма, подумал он и перевернул страницу.
В углублении между листами, скрепленными скоросшивателем, он заметил пятно, а разогнув папку пошире, он увидел некоторое количество чего-то, напоминавшего пепел от сигареты.
Он бросил курить два года назад.
Поразмышляв (и тщательно осмотрев замок кейса), он сказал себе, что женщина, помогавшая ему в Лондоне по хозяйству, не выпускает изо рта сигарету и неумеренно любопытна и что рукопись часто лежала открытая на столе. Это соображение успокоило его, и он уже мог с достаточным самообладанием поработать над книгой, а после обеда почитать недоповесть мистера Мейлера: