И большевизм, и фашизм — ложные зори; они предвещают не новый день, а возврат к архаическому, давно пережитому, они первобытны. И та же судьба ожидает все движения, которые простодушно вступят в открытый бой с той или иной частью прошлого, вместо того, чтобы переварить ее.
Конечно, либерализм XIX века надо преодолеть. Но этого-то как раз и не может выполнить тот, кто подобно фашисту, объявляет себя антилибералом. Антилибералами или не-либералами люди были до либерализма. Либерализм оказался сильнее, он должен победить и в этот раз, или же оба противника погибнут вместе со всей Европой. Такова неумолимая хронология жизни; либерализм — позже антилиберализма, подобно тому, как в ружье «больше» оружия, чем в копье.
На первый взгляд кажется, что каждое «анти», «против» может появиться лишь после «чего-то». Однако в этом «анти» нет никакого положительного содержания, ничего нового; это пустое отрицание, возвращение к тому, что было до отрицаемого. Возьмем конкретный пример: если кто-нибудь говорит, что он антипетрист, это значит только, что он предпочитает общество (или мир) без Петра; но это и было до появления Петра. Таким образом, антипетрист встает не после Петра, а до него; он начинает крутить фильм от прошлого, и неизбежно наступит момент, когда Петр появится снова. Все эти «анти» напоминают легенду о Конфуции. Он родился, естественно, после своего отца, но — вот незадача! — ему было уже 80 лет, а его отцу только 30! Каждое «анти» не больше, чем пустое отрицание, «нет».
Все было бы очень просто, если бы коротким «нет» мы могли похоронить прошлое. Но прошлое по своей природе возвращается. Если его отгонят, оно вернется. Единственный способ справится с ним — не выгонять его, считаться с ним, но избегать его, уклоняться от него. Иными словами: жить на уровне эпохи, тонко ощущая историческую конъюнктуру.
У прошлого своя правда. Если ее не признают, оно возвращается и требует признания, подчас даже там, где и не надо. У либерализма была своя правда, и ее надо признать на веки вечные. Но он был прав не во всем, и то, в чем он был не прав, надо изъять. Европа должна сохранить все существенное из своего либерализма. Иначе его не преодолеешь.
Я говорю о фашизме и большевизме только вскользь, отмечая лишь одну их черту — анахронизм. Эта черта, по моему мнению, органически присуща всему тому, что сейчас, видимо, торжествует. Сейчас повсюду торжествует человек массы, и только те течения могут иметь видимый успех, которые проникнуты его духом, выдержаны в его примитивном стиле. Я ограничиваюсь этим и не углубляюсь в исследование внутренней природы того и другого движения, как и не пытаюсь решать вечную дилемму революции или эволюции. Самое большее, на что я претендую, — чтобы и революции, и эволюции были историчны, а не анахроничны.