— Мне?
— Ну а кому же еще? По мотивам, нам не известным, товарищ Ефросинья выбрала для исповеди вас, а не инженера Хаджи Павла. Таким образом, на сегодня мы располагаем единственным подопытным экземпляром — поостерегусь назвать ее персоной, — так вот, единственным экземпляром, содержащим хоть какую-то информацию об открытии доктора Тэтару. Я имею в виду информацию, которую нам даст обследование. Но это уже не наши заботы… А вы, вероятно, корректуру держите в лаборатории, — добавил он, — что-то я на столе ничего не вижу.
— В лаборатории, — рассеянно подтвердил Заломит. — Надо проверить и таблицы, и библиографию, и…
— Три тома сразу! — не дослушал Альбини. — Три толстенных тома! Это произведет впечатление.
Заломит почувствовал, как у него запылали щеки, и натянуто улыбнулся.
— Я, помнится, изложил вам свою признательность в письменном виде, еще осенью, — выговорил он, несколько раз сглотнув.
— О, я только привлек внимание соответствующих органов, это моя единственная заслуга. И, признаюсь, то, что вы нам открыли в Гётевом «Метаморфозе растений»…
Заломиту удалось со скромным торжеством рассмеяться.
— Это мои давнишние открытия.
— Только вот неизвестно, что дальше, — продолжал Альбини. — А нас прежде всего интересует дальнейшее… A propos. — Он улыбнулся. — Не ваша вина, что вы не нашли летом отца Калиника. И искали вы его на пастушьих стоянках напрасно. Он умер, бедняга, в ту же ночь, как вы расстались. То ли от усталости, то ли от старости — умер на обочине дороги…
— Информация и анализ, — после молчания прошептал Заломит с мучительной улыбкой и прибавил, стараясь вложить в свой тон вызов: — Он был святой!
— Совершенно с вами согласен. Святой. Потому что никому не рассказывал, как его пытали и за что. Помните, летом в Пояна-Дорней мы говорили про ущербность воображения? Они вообразили, что у него что-то выведают. Однако к чему ворошить былые ошибки, пустое занятие… Вернемся к доктору Тэтару. Тут ясно по крайней мере одно: секрет формулы он не разгласил никому, ни друзьям, ни коллегам, ни отцу Калинику. И что самое любопытное, в его бумагах тоже не найдено ни слова, ни намека. А ведь лабораторные эксперименты на медицинском факультете продолжались несколько лет, это факт. Вероятно, он сжег все записи.
— Вероятно, сжег, — машинально повторил Заломит.
— Итак, у нас есть одна Ефросинья, а это все же кое-что. Тем более что у нас есть и вы.
— Я? — вскинулся Заломит. — Я?
Альбини рассмеялся и неторопливо вынул из кармана пачку сигарет и зажигалку.
— Именно вы, профессор Филип Заломит, доктор наук и автор трех солидных томов по флоре Карпат.