Бойцы в ярко – оранжевых спасжилетах, поверх пятнистых непромокаемых комбезов, человек по семь с каждого борта, получили от лейтенанта отмашку – «отбой». Все отошли назад и немного расслабились. Наши, почуяв, что «кина не будет,» попрятали «орудия труда и обороны» в ножны. Мне почему – то пришло в голову, что сочетание тщательного камуфляжа с таким кричащим демаскирующим пятном, как спасжилет, мягко говоря – несколько странно.
Из – за лебедки тем временем раздавалось злобное шипение старшего и придушенное бухтенье младшего командира: «Най, майор. Йа майор. Деклагерь, майор.» И в конце громко и четко: «Йа, орлогс-кэйптен!»
Глава 4. «Под медвежьим крылом.»
Не по норвежски темноволосый и невысокий лейтенант, жестом без слов, дал команду своим бойцам. Те так же, как и появились, мгновенно исчезли с нашей палубы. Мы кинулись к бортам. Одному нашему моряку даже повезло получить в нос чем-то весомым. Он потом клялся, что успел разглядеть предмет. Это была поддернутая снизу абордажная кошка на прочном тросике, который вскользь задел его по руке. Кошка и трос были покрыты черной резиной, что и спасло нос нашего друга от большого ущерба. Мы же успели увидеть, удаляющиеся плоскодонные катера по одному от каждого борта. Двигались они почти бесшумно – с низким, ровным гудением.
«„Устиныч, поднимись“. – позвал старпом из штурманской рубки. Боцман недоуменно пожал плечами и направился к адресату. „Чего с рыбой то делать?“ „Жалко, пропадает добро!“ – тоскливо толковали матросы. Слышь, Паганель, ты бы сходил, студент, в рубку. Пусть хоть старпом скажет, что делать.»
Старпом Кондратьевич был вполне свой мужик. Сам из старинной, поморской фамилии, прошел он путь от матроса до старшего штурмана, однако князя из себя не строил, поскольку не из грязи произошел. Поморы – народ свободный, с чувством собственного достоинства, не испорченный веками крепостного рабства. Но, сейчас не об этом.
Поднявшись по трапу, я подошел к входу в штурманскую рубку. И тут я услышал нечто. На борту нагло свистели и не где – нибудь, а в святая святых – на капитанском мостике. Причем свист был мастерски виртуозным. Поясню, что свист на бортах парусных кораблей Флота российского, еще со времен его отца-основателя Петра Великого, был занятием строго регламентированным. По приказу старшего офицера, в штиль, старший боцман высвистывал специальным, чаще серебряным свистком попутный ветер. Бездумное же насвистывание, могущее вызвать нежеланный и опасный шторм – строжайше каралось.
Я шагнул через комингс – высокий порог штурманской рубки. Посреди рубки, наклонив голову (чтобы не зашибиться о бронзовые переговорные трубки и прочие выступы падволока(потолка) торчала линкольновская фигура краснолицего майора. «Прифьет, как дала?» – поинтересовался норвежец, покончив с художественным свистом. Я замялся с ответом, несколько офигев от столь пристального интереса к моей гипотетической интимной жизни. Не дождавшись моей реакции майор поманил меня указательным пальцем, изящной не по телосложению руки.