Тут я обратил внимание, что в домике похоже никого нет и уха, как в сказке, варится по собственному хотению. Мое фантастическое предположение опровергли совсем не сказочные звуки – из под шкур донеслось старческое кряхтенье, покашливание и как бы тебе сказать, не в обиду старичкам – попукивание. На свет божий, откинув в сторону не совсем чистое одеяло из песцовых шкур вылез дедушка с лицом сморщенным, как завяленная на северном солнце и ветру рыба. Личность гренландского ветерана украшала седая реденькая бородка, за которую я тут же окрестил старичка – дедушка Хо, в честь вьетнамского Ленина – Хо Ше Мина, портреты которого в те годы часто мелькали в советской прессе и в телевизоре.
Не обращая на нас ни малейшего внимания, он посапывая и бормоча, ловко сдвинул треногу с рыбным варевом в сторону от огня. – «Это Большой Джуулут – ангакок(шаман) нашего рода – Калаалит Анори, людей ветра, почтительно косясь глазами в сторону старика, прошептал мне на ухо Миник. Я про себя отметил, что живого веса в большом Джулуте, дай бог килограмм тридцать пять. Миник между тем продолжал нашёптывать: „Это он много месяцев назад сказал, что весной в Нуук на ледяной горе занесёт посланного нашему роду сильного человека. Ростом и удачей, как у двух охотников-инуков, с усами, как чёрные стрелы и руками сильными, как лапы нанока“».
Признаюсь, очень меня озадачили эти новые миниковы подробности, да и вопросов к нему возникло достаточно, но тут дедушка Хо (Большой Джуулут) выудил откуда то из под шкур три больших оловянных ложки и жестом пригласил нас к остывающему казану с ухой. Сижу я, хлебаю ароматное рыбное варево, заправленное неизвестными кореньями и думаю про себя:«Вот сижу я простой русский моряк, в иглу снежном между двумя эскимосами-инуками старым и молодым, сижу я здесь и местную уху дегустирую. А почему я здесь и зачем это одному Богу известно, да ещё может подчинённым ему местным гренландским духам, собеседникам худенького ангакока Большого Джуулута. Вот такие неисповедимые пути нас по жизни водят, Паганюха» – вздохнул с какой то затаённой грустью Бронислав Устиныч.
Глава 22. «Боцман и духи инуитов»
Устиныч замолчал, задумавшись о чём то своём на несколько невесёлых минут, в течении которых я, надо отдать мне должное, деликатно помалкивал. Наконец боцман вновь продолжил своё повествование, на этот раз(видимо для разнообразия) его речь строилась в несколько книжном, литературном стиле. Он и внешне как-то слегка изменился, видимо примерив образ интеллектуала-профессора и оттого начал выражаться в литературно-интеллигентной манере: «Как ни странно, но старик на протяжении всей нашей совместной трапезы, когда мы втроем сидели вокруг аппетитно парящего казанка с ухой не только не проронил ни слова, но даже не покосился в мою сторону, лишь шумно втягивал с ложки горячее варево».