— Что ж ты раньше-то не пришел попрощаться? — спросила Галина Дмитриевна, мать близнецов. — Мальчики два дня назад уехали.
Вряд ли сыновья посвятили ее в ресторанную историю. Я накорябал на конверте фамилию и спустил его в почтовый ящик. Не знаю, что Галина Дмитриевна подумает, когда достанет… Мне было все равно.
Я вернул долг. Вернее, денежную часть долга. Оставалось другое, а это, как я подозревал, останется не оплаченным.
…Пока я учился, отец с мамой переехали в другой город. Дед скончался, бабушка отписала дяде Пете, папиному брату, старый дом в деревне и доживала вдовий век в квартире моих родителей. Я приехал к бабушке в отпуск спустя много лет.
Давно не видел родной дом, и сердце как-то странно екнуло. Сентиментальным становлюсь, что ли? В теплом августовском дворе под окнами все так же переплетались ветвями березы. Между двух штанг раздувалось и хлопало на ветру ослепительное белье — предмет немеркнущего тщеславия соседки. Навстречу дню неслось попурри из звуков музыки, криков, хохота и птичьего щебета. На детской площадке по-прежнему возилась детвора. Взлетали к небу качели. На скамейке возле песочницы сидела женщина.
Катя? Нет, не она…
«Она», — подтвердил стук в висках. Веснушчатое лицо в солнечном ореоле, голубоватая тень в нежной впадинке ключиц, маленькая грудь с прохладной и атласной (я знал) на ощупь кожей…
— О, привет, — сказала Катя буднично, словно мы виделись вчера. — Как дела?
В безудержном порыве я без слов прижал ее к себе.
— Пусти, глупый, — вырываясь, засмеялась она.
Мы сели рядом. Я не мог отдышаться и откинулся на спинку скамьи, отдавшись на волю бешеному возврату памяти и чувств.
— Женат? — поинтересовалась она наконец.
— Нет.
Я в свою очередь вопросительно глянул на нее.
Катя отрицательно покачала головой:
— Одна. Точнее, не совсем одна… Но не замужем.
— А где близнецы?
— Юра в Москве. В ансамбле танцует. А Дима в Питере где-то.
— Мне казалось, вы трое неразлейвода.
Катя пожала плечом.
— Тебе постоянно что-то казалось. Вы, мальчики, все время играли. Они — друг в друга, ты — сам с собой.
Меня огорошила ее проницательность.
— А ты?
— Я не играла. Я просто жила.
— Даже тогда… в апреле?
— Тебе это тоже показалось.
Снова помолчали.
— Помнишь соседского пса Чародея? — улыбнулась она. — Мы с близнецами тебя так называли.
— Чародеем?
— Ну да. Ты же был фантазер. Димка уверял, будто ты наполовину существуешь в другом мире, параллельном.
— Ты не сказала, чем Дима занимается в Питере, — заторопился я.
— Чем?.. — Катя подняла прутик и нарисовала на песке сердце.
Я повторил вопрос. Она вздохнула: