Он положил на ее плечо крепкую горячую длань. От забытой тяжести и обжигающего тепла мужской руки плечо предательски дрогнуло и запульсировало под тонкой тканью футболки, ускорив вяло текущие сквозь сердце запретные соки.
— Бабье лето, — сказал он и случайно угодил в яблочко. — Ишь, какое золото, а? Высшей пробы. — Слегка стиснул затекшее от напряжения Нинино предплечье…
Спасая себя от приятной и в то же время досадной сложности ощущений, она мягко высвободилась и в замешательстве уставилась в потолок, украшенный узорами осыпавшейся штукатурки. Узрев в потолочной абстракции абрис женского профиля, как за спасительную нить ухватилась за волнистую линию тонкой трещинки, отвлекая от себя внимание:
— Смотрите, женщина!
— Где? — не понял он, не видя вокруг, кроме Нининого тела, ничего, что бы напомнило ему о столь конкретном предмете сиюминутных вожделений.
— Во-он, вон там, — указала она на штукатурный рисунок.
Вениамин Семенович резко повернулся и ушел.
Нина с неприязнью повела изнывшимся плечом (вот чудик, обиделся, что ли?), стряхнула с себя мимолетную смуту и решила еще раз попытаться увести с мерприятия упрямую Светку. Неожиданно он вернулся с букетом разноцветных фломастеров. Не успела Нина опомниться, как с всунутым в руки «букетом» взлетела к потолку на сдвоенных крыльях его больших ладоней.
— Рисуй! — крикнул он снизу, перейдя на «ты» и явив в необычной проекции наметившуюся лысину. Нине показалось, что через его наэлектризованные мускулы в тело входит убийственный ток, и она, слабо охнув, соскользнула в вибрирующее кольцо мужских объятий. Красочным веером рассыпались фломастеры по живописно затоптанному шпатлевкой паркету…
Нина долго не поддавалась на намеки Вениамина Семеновича, пока не последовал прямой текст предложения, и доводящее до изнеможения одиночество решило дело в его пользу. Она согласилась с испытательным сроком неофициально разделить с ним жизнь, стол, постель и «ет сетера», как выразил он торжественно и туманно то, что под этим подразумевалось.
Дочь отнеслась к замужеству матери (а Нина стыдливо преподнесла намеченное ею событие именно так) почти безучастно, лишь невнятной досадой надломив брови. Верочка ходила на седьмом месяце беременности, и «новобрачная», страдая от нелепости обстоятельств, была благодарна дочери за равнодушное «как хочешь», произнесенное с толикой сарказма, но без ожидаемого активного презрения.
Строгий и церемонный, вознесся Вениамин Семенович на девятый этаж Нининой малосемейки, в белой рубашке, с жеваным галстуком под лощеным воротом пиджака. Галантно чмокнул запястье, вручил Нине багровую розу в обрывке кальки и, пометив территорию шагами, поставил у шкафа холостяцкий чемоданчик. В чемоданчике лежали пара белья, несколько рубашек и дюжина носовых платков.