В первый год дела у меня шли довольно неплохо. Шарлотта воспринимала все легко. Она никогда не жаловалась. Даже забеременев, она была бодрой и веселой. Ни словом не обмолвилась о пропущенных семейных ужинах и отпуске – отпуска у меня не было в принципе. Когда Шарлотта неважно себя чувствовала – а с ней это, я знаю, случалось все чаще, – она мне об этом не говорила. Не хотела, чтобы я переживал за нее. Шарлотта держалась очень изящно, с большим достоинством.
Аннабель чувствовала, как к ее глазам подступают слезы. Ей ли не знать, какая это травма, когда во время беременности что-то идет не так. О своем горе она не вспоминала уже давно, постаравшись похоронить его в самом темном уголке души. Но тем не менее время от времени оно все равно всплывало на поверхность, вызывая такую же острую боль, как и раньше. И сейчас наступил один из таких чувствительных моментов.
– Когда Шарлотта умерла, я находился в Чикаго. Заканчивался второй триместр ее беременности. У Шарлотты начались обмороки, и доктор приписал ей постельный режим. Эта командировка должна была стать последней – я пообещал жене, что после этого буду постоянно ночевать дома. Даже если для этого мне придется каждый день уезжать до рассвета и возвращаться к вечеру. Я хотел спать рядом с ней. Я знал, что Шарлотта не слушается докторов и не придерживается постельного режима. Она звонила мне, вернувшись домой из магазина или с рынка. И по-прежнему ухаживала за цветами. Шарлотта никогда не сидела на месте – это было противно ее деятельной натуре. Честно говоря, мне это в ней ужасно нравилось.
Ее мать позвонила мне, когда я уже ехал в аэропорт. Никогда этого не забуду. Тот день я помню до мельчайших подробностей: во что я был одет, где стоял, какая погода была на улице. До вечера было еще далеко, но небо за окном гостиничного номера потемнело. Я боялся опоздать на самолет. Я все-таки улетел тогда, но это уже не имело значения. Шарлотта умерла. Истекла кровью. Отслойка плаценты – знаете, что это такое? Это когда плацента отделяется от стенки матки. У Шарлотты она отделилась полностью. Ребенок этого не выдержал. К тому времени, когда я добрался домой, они оба погибли.
– Ох, Йонас! – прошептала Аннабель. – Могу себе представить, что вы пережили.
Он похлопал ее по коленке.
– Наверное, вы и вправду можете себе это представить. Все потери, конечно, разнятся, но горе после этого, по моим наблюдениям, универсально. Так что мы с вами сейчас разговариваем на одном языке. И всегда сможем понять друг друга.
Аннабель кивнула, чувствуя, как по щекам струятся горячие слезы.