— Я вам не нравлюсь, да? — с упреком поинтересовался он.
— Конечно, вы мне нравитесь. — Девушка начинала испытывать нетерпение и даже раздражение. — Но я устала. И хотела бы пойти домой, если вы не возражаете.
Он взглянул на темный фасад особняка.
— А вы не пригласите и меня в дом… на чашечку кофе? А может быть, и выпить.
— Думаю, вы сегодня уже достаточно выпили, мистер Морсби.
Он вдруг засмеялся. Было очень похоже, что он искренне веселился.
— Вы старомодны, да? — не то спросил, не то констатировал он. — Но это та старомодность, которая мне нравится. Во всяком случае, вы не похожи на других. — Он протянул руку и коснулся ее щеки. Она инстинктивно отскочила, и он нахмурился. — Как долго вы должны быть знакомы с мужчиной, чтобы позволить ему поцеловать вас?
— Я не позволяю мужчинам целовать меня.
— Только одному мужчине!
— Никакому мужчине.
Он снова засмеялся, а она спрашивала себя, как много недвусмысленного пренебрежения необходимо выказать, чтобы он, наконец, позволил ей подняться по лестнице к входной двери и уехал. Но, к ее удивлению, его следующее заявление доказывало, что он чувствует глубокое удовлетворение и абсолютно не испытывает неловкости.
— Что ж, я очень этому рад… очень рад!
А потом, прежде чем она поняла, что может последовать дальше, он опять схватил ее за руки и неуклюже поцеловал. Поцелуй пришелся в щеку и привел ее в бешенство… даже в большее бешенство, чем тот поцелуй, которым однажды удивил ее Ричард Уинтертон, хотя и он вызвал ее негодование. Поцелуй Уинтертона был жестким, умелым и преднамеренным. Поцелуй же Морсби был как бы пробным и значительно более неуверенным и неприятным.
Он попытался еще раз, но она оттолкнула его от себя с такой силой, что в его состоянии довольно сильного опьянения он не удержался на ногах, зашатался и, попятившись, с глухим стуком ударился о капот машины. Тот факт, что своим падением он не повредил покрытие аллеи, объясняется только милосердным вмешательством автомобиля, на который он наткнулся, что предотвратило его встречу с землей.
Каприс, не чувствуя никаких угрызений совести, буквально взлетела по лестнице и схватилась за массивную ручку парадной двери. На ее счастье, дверь сразу открылась, и она, проскочив внутрь, немедленно заперла ее на все задвижки.
В холле все еще было темно, но она без труда нашла дорогу к лестнице и поднялась к себе в комнату.
Однако, прежде чем она добралась до своей спальни, кто-то вышел из коридора, в котором располагались покои Ричарда Уинтертона, и прошел по галерее, небрежно кивнув ей на ходу. Это был он сам собственной персоной. Проходя мимо, он оглядел девушку и заметил: