И по этим темным, почти не освященным улицам, среди вываленных на тротуар куч грязи и мусора, шла закутанная в шаль миниатюрная женщина. Она покачивалась, иногда спотыкалась, и все приговаривала «Тише, маленький, тише». В руках она держала какой-то сверток, из которого изредка доносилось сопение и причмокивание. Никто и никогда не видел этой женщины в Скэри-сквер, вернее, никто бы не смог её узнать, ведь она не появлялась здесь уже много лет. Возможно, это и сыграло свою роль в дальнейшей истории. Сейчас же, когда дама все пыталась идти прямо и не падать, за ней следило три пары глаз. Три пары сальных, вечно пьяных глаз. Но их никто не видел, да и какое там — уж очень хорошо умели скрываться крысы района. Ведь их, слабых и на игле, всегда были рады попинать более крупные хищники, члены банд и различных группировок. А сейчас им представился шанс самим слегка поразвлечься на халяву. И уж они-то его точно не упустят.
Женщина же, свернув на одну из узких дорожек, прошла по пустырю и, наконец, счастливо вздохнула. Перед ней высилось четырехэтажное здание. Свет в нем горел лишь на первом, но изредка можно было заметить отсветы свечей в окнах повыше. Которые, впрочем, однажды промелькнув, редко когда показывались снова. Поудобнее подхватив сверток, мадам направилась к крыльцу. Это крыльцо, как и все здание, явно требовало ремонта. Оно было деревянным, с обшарпанными ступеньками, на которых находилось что-то наподобие плитки, перила же были трухлявые и покрытые уже давно потрескавшимся зеленым лаком. Девушка, а сейчас было видно, что это именно девушка, поднялась по скрипучим, дышащим на ладан ступенькам, и положила сверток у порога. Тонкими, дрожащими пальчиками, она отвернула уголок простынки, хотя какая это простынка — так, тряпка половая. И этот миг стал последним, когда мир имел счастье лицезреть прекрасную улыбку Элизабет МакГрей, бывшей воспитанницы приюта «св. Фредерика». И даже полное изнеможение, выбитые зубы и мертвенный взгляд не могли лишить её невообразимой природной красоты. Тонкие, правильные линии лица, точеные нос и скулы, идеальный разрез глаз, густые, но тонкие брови в разлет, лоб правильной формы. Да, это лицо было самым прекрасным, что можно было найти в Яме. А уж какая у Элизабет была когда-то фигура, а какие ноги и грудь. Любой мужчина тотчас пал бы ниц, помани она лишь пальцем, взмахни она лишь своими длинными ресницами. Но Элизабет была слишком глупа и наивна...
Она в последний раз посмотрела на своего сына; в письме, лежащем рядом, она указала лишь его имя. Да и в принципе все письмо занимало лишь две строки. Просьбу позаботиться о ребенке, его имя и выдуманную фамилию. Слезы падали из глаз некогда прекраснейшей из женщин, на круглое личико красивого младенца недели от роду. Тогда ребенок открыл свои глаза и девушка вновь улыбнулась. Это были её глаза, голубые, глубокие, с чуть темноватым белком.