– Скушайте его сейчас, – сказала она, – вы, наверно, голодны. Ханна говорит, что после завтрака не давала вам ничего, кроме каши.
Я не отказалась, так как у меня появился сильный аппетит.
Между тем мистер Риверс закрыл книгу, подошел к столу и, усевшись, устремил на меня свои красивые синие глаза. Теперь его взгляд выражал бесцеремонную пытливость и настойчивость, которые показывали, что до сих пор он намеренно, а не из застенчивости, избегал смотреть на меня.
– Вы очень голодны? – спросил он.
– Да, сэр.
Мне всегда было свойственно отвечать коротко на краткий вопрос и прямо – на прямой.
– Это хорошо, что легкий жар заставил вас последние три дня воздерживаться от пищи; было бы опасно сразу утолить ваш голод. Теперь вы уже можете кушать, хотя все же надо соблюдать меру.
– Я надеюсь, что недолго буду кормиться за ваш счет, сэр, – был мой весьма смущенный, неловкий и невежливый ответ.
– Нет, – сказал он холодно. – Как только вы сообщите нам местопребывание ваших близких, мы известим их, и вы возвратитесь домой.
– Это – я должна сказать вам прямо – не в моей власти; у меня нет никакого дома и никаких близких.
Все трое взглянули на меня, однако без тени недоверия. Я не чувствовала подозрительности в их взглядах, скорее любопытство. Я говорю о молодых девушках. Глаза Сент-Джона, хотя и очень ясные и прозрачные, были, так сказать, труднопроницаемы. Казалось, он пользуется ими как орудием для проникновения в мысли других людей, а не для того, чтобы открывать собственные; это сочетание проницательности и замкнутости могло скорее привести в замешательство, чем ободрить.
– Вы хотите сказать, – спросил он, – что совершенно не имеете родственников?
– Да. Никакие узы не связывают меня с людьми; я не имею права постучаться ни в один дом в Англии.
– Довольно странное положение для вашего возраста. – Тут я увидела, что его взгляд устремлен на мои руки, которые я сложила перед собой на столе. Я недоумевала, зачем они ему понадобились; его слова скоро разъяснили все это.
– Вы еще не были замужем?
Диана засмеялась.
– Да ведь ей не больше семнадцати-восемнадцати лет, Сент-Джон, – сказала она.
– Мне около девятнадцати; но я не замужем. Нет.
Я почувствовала, как жгучий румянец вспыхнул на моем лице, ибо разговор о замужестве вызвал во мне горькие воспоминания. Все они заметили мое смятение и замешательство. Диана и Мери, сжалившись надо мной, отвели свой взор от моего покрасневшего лица; но их более холодный и суровый брат продолжал смотреть на меня, пока я не расплакалась.
– Где вы жили в последнее время? – спросил он тогда.