— Ах, как жаль, — я уперлась одной рукой в столешницу, а другой принялась накручивать на палец кончик косы, — как жаль, что на этой площади больше нет других заведений, в которых я могла бы найти работу.
Не сбавляя шага, хозяин таверны обернулся, чтобы хмыкнуть и выразить крайнюю степень не-озабоченности чужой судьбой.
— Или есть? — я замерла, воткнув взгляд в потолок, со мной замерли и все на кухне. — Да, наверное, пойду-ка я к Эйсеру. У него и зал попросторнее, и зрителей поместится побольше. И выходов у него два, так что, когда придет Микарт…
Полотенце все же отправилось в полет, но, слава Богу, не в мою сторону, а прямиком в корзину для грязного тряпья.
— Иди! — огромная лапища махнула в сторону зала. — Всем работать!
Ну, что ж, работать, так работать!
Сколько раз, проходя мимо, замечала внимательный взгляд Кильвара. Блондин, хоть и делал вид, что читает, меня, да и окружающих тоже, обмануть не смог. Заранее переместившись в торец стола, выложив на столешницу свой угрожающего вида меч, воин походил на зоркого сокола, который в любой момент может сорваться с места и накостылять по самое «не хочу».
Сюда соления, туда пиво, здесь просят мяса, там требуют музыки — голова пошла кругом уже ближе к полуночи. И когда мне дозволено было выйти на свежий воздух, Кильвар последовал за мной.
— Знаешь, тебе ведь не обязательно здесь работать.
Мы стояли на заднем дворе, освещенном призрачными огоньками пешеходных семафоров. Я куталась в свою накидку, которая почему-то вдруг перестала хранить мое тепло, и мелко дрожала всем телом. Не накидка дрожала, конечно, а я. А Кильвар, прислонившись плечом к забору, отсекал любую возможность вернуться в тепло: справа — забор, слева — сугробы.
— А где мне работать? — уточнила я, подув на замерзшие пальцы.
— Тебе вообще не надо работать, — воин протянул руку, завладел моими ладонями, потянул на себя, так, что мне пришлось встать на шаг ближе к мужчине, и сам подул на пальцы.
Стало теплее.
— Я так не могу, — попыталась я выдернуть ладони, но не вышло — Кильвар держал крепко. — Мне пора. Отпусти, пожалуйста.
И воин меня отпустил. Еще на секунду сжал ладонь, вытянул руку, и отпустил.
В таверну я вернулась одна, и за беготней из кухни в зал и обратно, не заметила, как исчез из таверны светловолосый воин.
Клиенты разошлись рано. На улице свирепствовала метель, и я даже задумалась, а стоит ли топать домой? Может, лучше напроситься на постой в соседнюю с заведением Коня гостиницу? Тем более, теплоты во взглядах самого трактирщика не наблюдалось.
И спать неохота. Может, взбодриться и пробежаться по темным пустым улицам? Поиграть с судьбой в «съедобное-несъедобное»? В смысле, я — съедобное или нет?