Выглянув в окно, Леонид мысленно наградил крикуна тумаком в челюсть. Добавил пинка под зад, но, приглядевшись, смилостивился. Мужчина, пожалуй, и не мог уже называться мужчиной. Спившийся стопроцентный старик. Старик преждевременный и оттого, разумеется, несчастный. Лежачих не бьют. По крайней мере не добивают.
Хрип, взывающий к неведомой Кате, сиплое рокочущее рыдание, советское соло восьмидесятых…
Леонид вдруг подумал, что русская песня — это и есть замаскированный плач, надрыв, положенный на музыку. Полтора века назад бурлаки рвали из задыхающихся грудей прогорклую «Дубинушку», на свадьбах и поминках с надсадой тянули «Хазбулата». Волновал не сюжет и не мелодия — вернее, не столько они, сколько сама возможность максимально приблизиться к рыдающему клокотанию, сердцем закоренелого мазохиста прижаться к острию кинжала. Потому и приняли на «ура» Высоцкого с Розенбаумом, потому сходу зачислили в штат «своих» чужеземного хрипуна Криса Нормана. Слова его британских песен на хрен никому не были нужны. Англия выла, искусно изображая трагический рев, — другого нам и не требовалось. Рев — это боль, а боль — это всегда наше…
Простенькая череда простеньких мыслей свела злость на нет. Сутулый крикун уже почти не раздражал. Сочувствие уравновесило отвращение. Леонид вспомнил, как однажды летом вот так же перед окнами мальчишка лет пяти, взобравшись на яблоню, принялся изображать кукушку. Звонким отроческим голоском он куковал не менее получаса, распалив Леонида до предела. Когда мальчуган замолчал, Леонид немедленно подался на балкон. «Кукушонок», как оказалось, устав сидеть на ветке, осторожно сползал на землю. Осторожно — не получилось. Парнишка шмякнулся вниз и не по-кукушечьи заревел. Леонид восторженно зааплодировал.
Сколько же прошло с тех пор? Чуть больше полугода. По меркам взрослого — не так уж много, и все-таки он чувствовал, что здорово переменился. Во всяком случае вещи, на которые он не решился бы тогда, теперь казались ему вполне допустимыми. И когда однажды вечером в очередной раз поссорившись с мужем Ольга заявилась к нему с двумя набитыми тряпками баулами, он ничуть не удивился. Помог снять плащ, проводил в комнату. И только тут исподволь повел атаку.
— Дело, конечно, твое, но Сашка — классный парень. От таких нельзя уходить.
— Насчет классности промолчу, но человек он, конечно, примечательный, — Ольга была в своем амплуа, говорила загадками, на первый взгляд вроде бы и не спорила. — Утром пьет чай, смешивая разом какао, сгущенку и кофе. Иногда еще и масло добавляет. Говорит, все равно куда класть — на хлеб или в кружку. Так мол даже рациональнее… Рационалист задрипанный!