Компания подростков, настороженно крутя головами, возилась у жестяных гаражей. Леонид вспугнул их неожиданным появлением, заставил рассыпаться в стороны. Мелочь брызнула по крышам, основная стайка решила отступать по дороге. Ничуть не скрываясь, он тронулся следом.
Мог ли их напугать одинокий прохожий? Вряд ли. Без сомнения, окольцевав квартал, они вернулись бы к облюбованному гаражу. И Леонид гнал пацанов, вращая глазами, откровенно забавляясь их нахохленным недоумением. Продолжая озираться, команда все более убыстряла шаги. Он тоже чуть ускорился, и, кажется, обеспокоил их всерьез. Двое или трое скользнули в ответвляющиеся проулки, оставшиеся побежали. Чувствуя нарастающий азарт и какой-то нездоровый внутренний смех, Леонид припустил прытью. Он по-прежнему не издавал ни звука, и, возможно, это обстоятельство особенно устрашило подростков.
До сих пор тишина и безмолвие являлись их собственными союзниками, враг всегда возникал громогласно, визгом и воплями оповещая окрестности о творящемся, выдавая тем самым гнев и неуверенность. Здесь же происходило обратное, и, вероятно, паника начинала закрадываться даже в самые опытные головенки мелкорослой братии. Дыша, как разогнавшийся паровоз, Леонид продолжал месить унтами снег. Преследуемые все явственнее отрывались от него. Впрочем, он и не надеялся кого-нибудь поймать. Да и зачем? Страх беглецов являлся главной его целью. Именно первый пережитый страх заставляет иных сопляков крепко призадуматься. Рефлексы — не выдумка высоколобой профессуры. Когда за то, что именуется нехорошим, поощряют подзатыльниками или ремнем, «нехорошее» мало-помалу превращается в табу и совершается реже. Всегда и везде. Первейший просчет воспитателей — не в ремне или в отсутствии оного, просчет — в собственной шкале «хорошего» и «нехорошего», просчет — в равнодушии к судьбе воспитуемого. Общество, как полагал Леонид, вообще никого не воспитывало. Общество едва-едва следило за собой, перекуривая в коротких паузах между зубодробительными войнами, с ухмылками подсчитывая трофеи и количество убитых. Нюансы, из которых складывалось главное, текли самотеком, а кнут с пряниками чередовались в совершеннейшем беспорядке.
Последний из подростков прыжком скакнул на вставший поперек пути забор и, оцарапав ладони о колючую, вьющуюся поверх деревянных зубьев проволоку, скрылся из виду.
— Зашибу, жабы! — Леонид смаху саданул по забору ногой, заставив сколоченные доски грохочуще пошатнуться.
Он напугал их, отвадил от злополучного гаража, а большего ему и не требовалось. Отпыхиваясь, Леонид повернул обратно. Сердце медленно успокаивалось.