Было видно, как боролись в небесах ветры. Могучие токи с гор стремились вернуть зиму, но с юго-запада, одолевая раскинувшийся на пути Халисун, долетало тёплое дыхание далёкого моря, и облака раскачивались почти на одном месте.
– Я туда не пойду, – сказал Волкодав.
– Почему, малыш? – удивилась мать Кендарат.
До сих пор венн казался человеком очень неприхотливым. Она видела, как он укладывался спать и на общей лавке постоялого двора, и на расстеленном плаще у входа в палатку, и вовсе на голых камнях.
Волкодав очень долго не отвечал. Жрица улыбнулась:
– Ты же не побоялся пойти работать под землю, когда рубили водовод.
– Там мне деньги платили, – ощетинился Волкодав. Он-то думал, что дни, когда его пытались брать «на слабо», давно миновали. – А здесь ещё я им буду платить, чтобы в подземелье пустили?
Иригойен посмотрел на облака.
– Говорят, – заметил он примирительно, – там, внутри холма, есть пещеры с самородным огнём…
Волкодав покивал головой. А то не видал я пещер с самородным огнём!
– Ладно, – сказала мать Кендарат. – Оставь ему шатёр, Иригойен, ночью снег может пойти.
– Не пойдёт, – сказал Волкодав.
– Откуда ты знаешь?
Спросила бы ещё, откуда я знаю, что одна рука у меня правая, а другая – левая. Вслух он ответил:
– Воздух снегом не пахнет.
Подножие холма выглядело обрывистым, не вдруг влезешь. Ну, то есть влезть можно куда угодно, но незамеченным кладовок и жилищ достигнешь навряд ли.
Дорога посолонь[33] огибала Рудую Вежу и подходила к селению, как водится во всех добрых местах, с юга. Здесь была устроена неширокая насыпь, восходившая до верха обрывов. Её перекрывали ворота. Перед насыпью располагалась широкая утоптанная площадка. Наверное, здесь устраивали торг, когда приезжали купцы. Сейчас по краю поляны виднелось несколько шатров, у коновязи стояли лошади. Чуть поодаль Волкодав заметил сложенные стопами брёвна, груды камней, приготовленных для основательного строительства, и деревянную треногу. Там рыли колодец. Рудая Вежа не то выселками обрастала, не то обзаводилась постоялым двором. Надо будет наведаться туда утром. В деревне гончаров Волкодав работал как проклятый, но ушёл оттуда почти без гроша, оставив весь заработок Шишини и Мицулав.
То бишь сорок тюков халисунского хлопка выглядели столь же недостижимыми, как и год назад.
Волкодав один за другим вбивал колышки для растяжек шатра, хотя вполне мог обойтись пологом и костром, и пытался понять, что же случилось.
Когда-то я не чаял избавиться от попутчиков, которых нелёгкая дёрнула меня провожать через горы. А теперь со мной не захотел знаться Фербак, да и матери Кендарат я, кажется, надоел… и почему-то заболела душа. Почему? Не этого ли хотел?..