Воины под началом Фербака все были смекалистые, как на подбор. Кто-то уже принёс третий тюфяк и осторожно уложил Божью путницу. Она показалась Фербаку совсем бесплотной, черты лица заострились.
– Матерь Луна, защити этих добрых людей, – повторял Иригойен. – Оставь на земле святую наставницу и супругов, благословлённых любовью. Если Тебе нужна жизнь, возьми мою…
Спохватившись, саккаремский пахарь пододвинул поближе чёрный горшочек, нахмурился и стал отсчитывать капли. Крохотная ложечка потерялась в его ручище, привыкшей к мотыге и рукояткам сохи.
Венны жили в зимней стране, где люди с прибаутками одолевали мороз. Потом одного из сыновей этой земли долго приучали избегать холода и тщательно хранить каждую крупицу тепла. Так что мать Кендарат была не совсем права, рассуждая о его наследной любви к студёной водице. Этой любви, как и многому другому, ему пришлось учить себя заново.
Волкодав плыл сквозь тёмную дыру в земле, заполненную водой. Впустить и выпустить тайного гонца, но погубить любого подсыла… Наверняка это решётка. Опускная решётка-гирса, кованая, с толстыми прутьями. Она появится перед пловцом, когда у того уже не останется времени выплыть обратно, когда удушье начнёт требовать одного: вверх, немедленно вверх! – и пальцы подсыла будут всё слабее дёргать скользкие прутья, пока окончательно не обмякнут в воде, колеблемые лишь течением, а изо рта стаями не вырвутся пузыри.
Значит, решётку нужно сломать…
– Слушай, венн, что скажу, – раздался рядом голос, похожий на человеческий.
Волкодав скосил глаза, не желая оглядываться. Слева реяла очень странная птица. У неё был зубастый клюв и чешуи вместо перьев, а зрачки рдели двумя багровыми каплями. Волкодав шарахнулся, потому что упырь метил сесть ему на плечо, но тот лишь знакомо хохотнул:
– Ты уморишь себя безо всякого толку, а я этого не хочу. Тебе перепало слишком мало яда, твоя кровь не станет лекарством!
Волкодав не ответил. Правильное дыхание слишком дорого стоило, чтобы тратить его в пустой болтовне. Он не сбавлял шагу. Скоро появится решётка, и её нужно будет сломать.
Жители Рудой Вежи не захотели оставаться сторонними зрителями. В общинный чертог пришёл сам старейшина, по-нардарски называвшийся большаком.
– Ради Священного Огня, почему ты не даёшь перенести ко… господина и госпожу в лучшие покои? – спросил он Фербака.
Саккаремец неохотно поднял глаза. Иригойен держал у ноздрей молодой женщины пуховое пёрышко, и сотник боялся лишний раз отвести от него взгляд. Он сипло выговорил:
– Лекарка не велела.
– Во имя золы и мокрых углей! Да кто такая эта дочь Гурцата, чтобы её слушать, когда свои лекари ждут за дверьми? – удивился старейшина.