— Отличные бисквиты, — сказал Грегориос. — У нас в Греции таких не пекут.
— Повтори заказ, Жаки, — попросил Игорь.
— Не понимаю, в чем проблема, — прокомментировал Павел.
— Я же объяснил, ее отец против меня из-за того, что я католик.
— Он прав, — кивнул Павел.
— Это дискриминация!
— Он имеет право хотеть, чтобы дочь вышла замуж за еврея.
— Я знаю Камиллу, это семья на нее давит.
— Он не принуждает дочь, но их место действительно там.
— Ты еврей, Павел?
— Конечно. Я давным-давно не верю в Бога, но я еврей до кончиков ногтей.
— Тогда почему ты не в Израиле?
— Я хочу в Америку. Тебе известно, что Сланского осудили именно потому, что он был евреем? Как и большинство тех, кого повесили вместе с ним.
— При чем тут это? Я говорю об отце, который не дает мне видеться с его дочерью. Только потому, что я — не еврей!
— Ну и правильно. Вот если бы он вел себя иначе, это было бы противоестественно, — заявил Владимир.
— Тогда он не был бы евреем, — поддержал его Игорь.
— И ты туда же?
— Откуда ты свалился? С Марса? С Венеры? Кем ты нас считаешь? Коммунистами-изгнанниками? Врагами народа? В этом клубе все евреи!
— Кроме меня! — воскликнул Грегориос. — Я атеист. В детстве меня крестили по православному обряду, но в церковь я хожу лишь затем, чтобы доставить удовольствие жене.
— Я тоже не слишком религиозен, — признался Леонид.
— Сам видишь, Мишель, сохраняется изначальное процентное отношение, — продолжил Игорь, — два к десяти.
— Я не знал, что это клуб святош!
— Знаешь, Мишель, немногие евреи были революционерами, но большинство революционеров были евреями. В тысяча девятьсот двадцать первом семнадцать из двадцати двух народных комиссаров были евреями. Для них это перестало иметь значение, но Сталин им этого не забыл. Мы тоже забыли, что значит быть евреем. Не молились. Не ходили в синагогу. Евреями мы снова стали помимо собственной воли.
— Не вижу связи со мной и Камиллой. У тебя есть дети: сын — мой ровесник, дочка чуть моложе, так?
— Ей было два года, когда я бежал. Сейчас ей четырнадцать.
— Как бы ты отнесся к тому, что твой сын или твоя дочь решили связать жизнь с католичкой или католиком?
— Я больше никогда не увижу своих детей. Я даже не знаю, живы ли они. Но я отвечу на твой вопрос. Довольно долго меня не волновала ни национальность, ни вероисповедание людей, я считал это наследием отжившего свое мира. Я был антиклерикалом. Нам освежили память. Я знал врачей, которых истребили не за религиозные убеждения, а за национальную принадлежность, за то, что родились евреями. Я понимаю отца твоей подружки. Ты не представляешь, что он пережил.