— один из сценаристов гайдаевской классики.
Однажды я видел своими глазами (и имел счастье рассказать об этом Якову Ароновичу), что такое настоящая слава.
Дело было в московском артистическом клубе в начале двадцать первого века. В полумраке над стойкой работал телевизор — без звука, как часть дизайна и осветительный прибор. И пошла по телевизору «Кавказская пленница»…
Кто-то из сидящих в зале «поймал» и озвучил одну реплику. Из-за соседнего столика тут же подали следующую. Постепенно в игру включились другие столики…
И мы озвучили фильм до самого конца!
Текст отскакивал от зубов — страна знала его наизусть.
…мы встретились с Костюковским совсем незадолго до его смерти. Девяностолетний Яков Аронович предупредил:
— Виктор, я вам сейчас скажу слова, которые мне почти некому сказать.
И после паузы произнес:
— Я рад вас видеть.
— Я останавливаю съемки на год, — заявил Алексей Герман. — Мне нужен падающий лист…
— Но ведь еще только октябрь, — робко возразил кто-то.
— Этой осенью лист падает не так, — отрезал Герман.
— Мне очень нравятся женщины, — сказал Резо Габриадзе, — но они такие странные…
— Да чем же странные?
— Им нравятся мужчины!
Парадокс у Габриадзе — не попытка остроумия, а воздух, которым дышит этот нежный гений.
— Виктор, знаете, что такое двадцать первый век? Это когда едешь по Осло, а тебе звонят из Канберры и говорят: «Вам направо».
Или:
— …Ах, Виктор, я самый трусливый человек на свете, но под диваном больше нет места…
Его трусость — особого рода.
— Я уже тридцать лет борюсь с грузинским народом… — посетовал как-то Резо. — У меня возле дома есть маленькая цветочная клумба. Очень маленькая. Я посадил там фиалки.
Вздох и завершение экспозиции:
— Но людям короче идти через клумбу, чем ее огибать…
Пауза, дающая собеседнику время уяснить экспозицию.
— На следующий год я посадил фиалки снова. Их снова вытоптали.
Пауза.
— Еще через год я посадил фиалки в третий раз…
Резо подвесил еще одну паузу — и взял в руки невидимые монтажные ножницы:
— Так мы и прожили эти тридцать лет. Я весной сажаю фиалки, но люди идут только прямо.
Вздох притворной покорности пролетел по веранде тбилисского кафе, и сюжет вышел на коду:
— И постепенно я стал приходить к выводу, что, возможно, они меня победили…
Дело было в семидесятые годы прошлого столетия.
Петр Наумович Фоменко поставил в Тбилиси спектакль. Банкет по этому случаю имел место в гостинице «Иверия», в ресторане, располагавшемся на высоком этаже.
Когда тосты пошли на второй десяток, слово взял немолодой грузин торжественного вида.