– Одна призовая, – пояснил он.
– А почему не две? – живо отозвался Ложкин, поспешно, с жадностью наркомана забирая ампулы.
– К двум – одну, – снова растолковал Барышников. Все же ему пришлось сообщить условия продажи нового наркотика. Развеев прочитал надпись на ампуле и покачал головой:
– Первый раз вижу глюкозу в такой упаковке – всего два кубика. Обычно глюкоза идет в больших ампулах, по десять кубов.
Ложкин уже снял куртку, засучил рукав рубашки, продезинфицировал район локтевой вены слюной и ждал, когда Развеев закачает препарат в шприц. Вены на руке спрятались, почти не были видны, Ложкин пережал мышцу, сжимая и разжимая кулак.
Развей точным движением ввел иглу.
– Давай быстрее, – поторопил его Леня, – с ветерком.
В голове прокатилась волна долгожданного кайфа, Леня откинулся на спинку стула, прикрыл глаза. Через несколько секунд подрагивающими губами он произнес:
– Действительно, хочется почесать пятку…
– Ну а я что говорил? – Вадим хлопнул Ложкина по плечу и ответил на телефонный звонок:
– Кто это?.. Есть, – коротко сообщил он и повесил трубку.
Леня еще пару минут приходил в себя. Потом сделал укол товарищу.
Губы Развеева так же онемели на некоторое время. «Неплохая штучка, – подумал он. – «Въезжает» не хуже геры».
– Так не поможете с аппаратурой? – уже безо всякой надежды в голосе спросил Барышников.
– Извини, земляк, настроение уже другое. Ты когда закрываешь лавочку?
– Работаю круглосуточно, как всегда. Но прежде позвони.
– А у тебя еще есть глюкоза? – поинтересовался Ложкин. – Или последнюю отдал?
– Пока есть. Не будет – достанем. – И хвастливо добавил: – Вещь, которая вам понравилась, есть только у меня.
Приятели попрощались с хозяином и вышли из квартиры.
– Куда пойдем? – спросил Развеев.
– Помнишь, я говорил тебе про гомика? Идем к нему.
Он всегда помнил ту мразь, которая изнасиловала его в четырнадцать лет и под угрозой все рассказать его родственникам и одноклассникам на протяжении еще полугода продолжала измываться над ним. С тех пор прошло три года; как ни странно, но он стал прощать своего тягостного партнера, однако помнил боль, унижение и до сей поры бледнел при воспоминании об извращениях, которым он подвергся.
Воспоминания эти крепко жили в нем, и он боялся за девушку, которую полюбил, – ему казалось, что он вдруг сделает ей больно, сорвется и вместо ласковых слов обрушит на нее поток сквернословия, до крови будет рвать ее тело.
Нет, лучше об этом не думать.
Он вспомнил свой первый опыт с девчонкой: та же боязнь непонимания, страх. Но ничего этого не произошло, слово «бисексуал», которое долго терзало его, растаяло вместе с запахом женщины при первой близости.