Иван перебрался еще через один заборчик и пошлепал по следующей бесконечной аллее, в конце которой мрачно возвышалась какая-то каменная скульптура.
А вообще-то, на его взгляд, очень уж это похоже на репетицию.
Маленький макет большой психологической войны. Или психической… Психотронной, психотропной, психогенной… Хотя в принципе это даже войной-то назвать по большому счету нельзя. Все делают то, что надо этой гниде Пульману. И даже не подозревают об этом. Пришел домой, выпил чашку кофе, получил по телефону команду, спустился этажом ниже и укокошил лучшего друга. Или брата. Вообще — кого угодно. И — обратно, домой, смотреть телевизор, спариваться с любимой женщиной, не вспоминая ни о чем. Ну очень удобно!
А если удастся увеличить масштабы? Ну хотя бы в этой, богом обделенной и без этого долбаного Пульмана стране?
Сосредоточенно размышляя, Иван некоторое время пинал подвернувшуюся под ногу банку из-под немецкого пива. Допинал до черной гранитной плиты и остановился. Банка с мягким щелчком ударилась жестяным боком о гранит, отскочив недалеко, упала на пожухлую траву. Иван поднял глаза.
Помотав головой, перевел взгляд на банку. На лице его медленно отразилась гамма эмоций: сначала тупая, жалкая улыбка, переходящая в недоумевающую гримасу, затем сердитая сосредоточенность в изломе лобных морщин, и последнее — скорбное выражение, которое бывает у человека, когда он теряет нечто особенно ценное…
Банка из-под немецкого пива, лежавшая в траве, секунду назад отскочила от гранитного основания монумента, стоявшего на центральной аллее сквера. Это был памятник жителям Ложбинска, погибшим во Второй мировой войне, которую у нас принято именовать Великой Отечественной.
А вон и табличка «Сквер героев войны»… Этот сквер давненько не убирался, — видимо, городской администрацией так и не были найдены средства на наведение порядка.
Суровый гранитный солдат сиротливо торчал на грязной, забитой мусором пустынной аллее, понуро уставившись на свой автомат, который сжимали сильные жилистые руки. Его непокрытую голову украшало громадное сероватое пятно с потеками, которое оставили разнокалиберные представители птичьего племени.
Иван постоял немного рядом, на миг забыв о своих проблемах, силясь разобраться во внезапно нахлынувших чувствах. Почему-то стало жалко себя — не гранитного солдата, не кого-нибудь другого, несправедливо обиженного, а именно себя. Горячий комок подступил к горлу. Стиснув зубы, он несколько раз стукнул кулаком по раскрытой ладони, сильно стукнул, так, что стало больно. Потом поднял банку из-под пива, размахнувшись забросил ее подальше от солдата и, не оглядываясь, быстро пошел прочь, глухо бормоча невнятные ругательства. Если бы попался кто сейчас с толстой рожей да в хорошем прикиде — набил бы лицо и, возможно, ногами… Колокол в местном кремле пробил час. Занятый своими сумбурными рассуждениями, Иван не заметил, как выбрался из зоны отдыха и подошел к корпусу мединститута с тыльной стороны.