Питер соглашается встретиться со мной в окружном суде, где я должна отменить ордер на арест. Весь процесс занимает от силы десять минут, мокрая печать и судья, задавший единственный вопрос: «Как там Натаниэль?»
Когда я выхожу в вестибюль, Питер как раз стремительно входит через парадную дверь. Он тут же направляется ко мне, от беспокойства уголки рта у него опущены.
— Я приехал так быстро, как только смог, — запыхавшись, оправдывается он, поглядывая на Натаниэля, сжимающего мою руку.
Приятель полагает, что нужен мне для того, чтобы подправить букву закона ради меня, выдавить слезу из каменного сердца судьи, сделать все, чтобы склонить весы правосудия в мою пользу. Неожиданно мне становится стыдно, что я ему позвонила.
— В чем дело? — спрашивает Питер. — Нина, для тебя все, что угодно.
Я опускаю руки в карманы куртки.
— Если честно, я просто хотела выпить чашечку кофе, — признаюсь я. — Просто хотелось хотя бы на пять минут почувствовать себя как раньше.
Взгляд Питера, словно прожектор, заглядывает мне в самую душу.
— Это я тоже могу, — отвечает он и берет меня под руку.
Когда Патрик приезжает в бар «Текила-пересмешник», свободных мест у стойки нет, но бармену хватает одного взгляда на лицо Патрика, после чего он настоятельно рекомендует какому-то залетному бизнесмену взять свою выпивку и сесть за столик в глубине зала. Патрик, наглухо, как в куртку, застегнутый в плохое настроение, плюхается на освободившийся стул и делает знак Стейвесанту. Бармен подходит и наливает, как обычно, «Гленфиддих». Но протягивает Патрику бутылку, а рюмку оставляет у себя.
— На всякий случай, — объясняет он, — если кому-то еще захочется пропустить рюмочку.
Патрик переводит взгляд с бутылки на бармена. Швыряет на стойку ключи от машины — честный обмен — и делает большой глоток виски.
Нина должна была уже побывать в суде и вернуться. Возможно, Калеб пришел домой к ужину. Может быть, они пораньше уложили Натаниэля спать, а сейчас лежат в темноте рядом друг с другом.
Патрик вновь хватается за бутылку. Он раньше бывал у них в спальне. Громадная кровать. Если бы она вышла замуж за него, они бы спали на узенькой койке — настолько близко к ней он хотел быть.
Его собственный брак продлился три года, потому что он верил: если хочешь избавиться от пустоты — заполни ее. Тогда он не понимал, что можно заполнить пустоту, но все равно в этом наполнении не будет содержания. От этого чувствуешь себя еще больше опустошенным.
Патрик подается вперед, когда какая-то блондинка сильно бьет его по плечу.
— Извращенец!
— Какого черта…