Она прищуривается. У нее зеленые, густо подведенные глаза.
— Разве не ты только что шлепнул меня по заднице?
— Нет!
Неожиданно она усмехается и усаживается между Патриком и пожилым мужчиной справа от него.
— Черт! Сколько мне еще прохаживаться, ожидая, пока ты это сделаешь?
Она ставит свой бокал рядом с бутылкой Патрика и протягивает ему руку. С маникюром. Он ненавидит руки с маникюром.
— Меня зовут Ксения. А тебя?
— Неважно, — натянуто улыбается Патрик, отворачиваясь к стойке бара.
— Моя мамочка научила меня преодолевать трудности, — продолжает Ксения. — А ты кем работаешь?
— Директором похоронного бюро.
— Нет, правда?
Патрик вздыхает.
— Я из полиции нравов.
— Нет, шутишь?
Он снова поворачивается к ней.
— Правда. Я полицейский.
Она делает круглые глаза.
— Это значит, что я арестована?
— Все зависит от обстоятельств. Ты нарушала закон?
Взгляд Ксении скользит по его телу.
— Пока нет. — Она окунает пальчик в свой напиток — нечто розовое и пенистое — и касается своей рубашки, потом его. — Хочешь, поедем ко мне и снимем эту мокрую одежду?
Он заливается краской, но пытается сделать вид, что ничего не было.
— Не думаю.
Она подпирает рукой подбородок:
— Похоже, тебе стоит купить мне выпить.
Он собирается ей отказать, но передумывает:
— Хорошо. Что ты пьешь?
— «Оргазм».
— Ну разумеется, — произносит Патрик, пряча улыбку.
Это было бы слишком просто — пойти домой с этой женщиной, потратить презерватив и несколько часов сна и утолить желание, бурлящее в крови. Он мог бы трахнуть ее, даже не называя своего имени. А в ответ, всего на несколько часов, почувствовать, что кто-то хочет его. Хотя бы на одну ночь ему так хочется быть у кого-то на первом месте!
Только здесь уже ничего не изменишь.
Ксения гладит его по шее.
— Я выцарапаю твои инициалы ногтем на двери в женский туалет, — бормочет она, отодвигаясь.
— Ты их не знаешь.
— Я придумаю. — Она машет рукой и исчезает в толпе.
Патрик подзывает Стейвесанта, платит за второй коктейль для Ксении и оставляет для нее на салфетке запотевший бокал. Он покидает бар трезвый как стеклышко, смирившись с тем, что Нина разбила его сердце и он не способен полюбить никого другого.
Натаниэль лежит на нижнем ярусе кровати, я читаю ему на ночь книгу. Внезапно он садится и буквально летит в противоположный конец комнаты, к двери, где стоит Калеб.
— Ты дома, — констатирую я очевидное, но он не слышит. Он поглощен сыном.
Я смотрю на этих двоих, и мне хочется себя ударить. Как я могла поверить, что виноват Калеб?
Комната внезапно оказывается слишком маленькой для нас троих. Я пячусь из нее и закрываю за собой дверь. Внизу я перемываю столовое серебро, которое лежит в сушке уже вымытое. Собираю с пола игрушки Натаниэля. Сажусь на диван в гостиной; потом встаю, не находя себе места, и перекладываю подушки.