– Насколько я знаю, его звали Плотником, – сообщил купец. – Не могу же я знать по имени всех слуг в своем доме! На то у меня специальные люди есть.
Языком Королевства купец владел безупречно, но Ваэлину не понравился его надменный тон. Однако купец явно так его боялся, что Ваэлин сдержался и не отвесил ему бодрящую оплеуху.
– Жена у него была? – спросил он. – Родные?
Купец пожал плечами:
– По-моему, нет. Кажется, он все свое свободное время проводил, вырезая из дерева изображения богов.
– Я слышал, что он пострадал, его по голове ударили.
– Большинство из нас пострадали в ту ночь.
Купец засучил шелковый рукав и продемонстрировал шов на предплечье.
– Ваши люди весьма вольно размахивали своими дубинками.
– Так плотник, значит, пострадал, – напомнил Ваэлин.
– По голове его ударили, и, похоже, сильно. Мои люди отнесли его домой, он был без сознания. По правде говоря, мы считали его мертвым, однако он протянул несколько дней, еле дыша. А потом взял и очнулся, и как будто ничего и не случилось. Мои слуги сочли это делом рук богов в награду за все его поделки. А на следующее утро он ушел. И так ни слова и не сказал с тех пор, как очнулся.
Купец оглянулся на ожидающее его семейство. Руки у него дрожали от нетерпения и страха.
– Я знаю, что вы тут ни при чем, – сказал Ваэлин купцу, отступая в сторону. – Удачного вам путешествия.
Человек уже заторопился прочь, командуя домочадцам трогаться в путь.
«Протянул несколько дней…» – повторил про себя Ваэлин, и песнь крови шевельнулась, пропев отчетливую нотку узнавания. Он испытал знакомое чувство, как будто ищет что-то на ощупь, некий ответ на многочисленные загадки своей жизни, но ответ, как всегда, нащупать не удалось. Его охватило разочарование, и песнь крови дрогнула. «Песнь – это и есть вы, – говорил Ам Лин. – И вы можете ее петь точно так же, как и слышать». Он попытался успокоить свои чувства, расслышать песнь более отчетливо, заставить ее сосредоточиться. «Песнь – это я, моя кровь, моя нужда, моя охота». Она разрослась внутри него, взревела в ушах какофонией эмоций, размытыми видениями, которые мелькали перед внутренним взором слишком стремительно, чтобы их уловить. Слова, произнесенные и непроизнесенные, сливались в неразборчивый гул голосов, ложь и правда сливались в смятенном вихре.
«Мне нужен совет Ам Лина», – думал он, пытаясь сфокусировать песнь, внести гармонию в этот нестройный гул. Песнь взмыла еще раз, потом успокоилась, превратилась в единую отчетливую ноту, и перед ним мелькнуло видение мраморной глыбы, резца, который вновь взялся за свою немыслимо стремительную работу, ведомый незримой рукой, и из камня проступило лицо, и обозначились черты… А потом все исчезло, и глыба почернела и рассыпалась под руинами дома каменотеса.