– Ничего такого, чего я бы не заслужил, сестра, – сказал он ей, потянувшись за бритвой. – Я заслужил все это, и намного больше.
– Так вы, значит, теперь себя ненавидите?
В ее тоне звучал гнев. Очевидно, она все еще сердилась на него за то, что он избил брата-командора Илтиса.
– Я столько всего натворил… Эта война…
Он осекся, ненадолго зажмурился, потом намылил лицо и поднес бритву к щеке.
– Дайте сюда.
Шерин встала, подошла к нему и отняла бритву.
– Вы не выспались, у вас руки трясутся.
Она пододвинула табурет и заставила его сесть.
– Успокойтесь, я это столько раз делала, что уже и счет потеряла.
Ваэлин вынужден был признать, что многие брадобреи позавидовали бы тому, как искусно она владела бритвой. Лезвие скользило по коже точно и уверенно, руки у целительницы были ласковые, прикосновения их успокаивали. На миг он забылся, наслаждаясь ее запахом и близостью. Горе и отвращение к себе исчезли под натиском этого нового для него чувства. Ваэлин понимал, что следует сказать ей, чтобы она перестала, что это неприлично – но он был слишком опьянен, и ему было все равно.
– Ну вот! – она отступила назад, улыбнулась ему, провела пальцем по подбородку. – Так гораздо лучше.
Ваэлина внезапно охватило почти непреодолимое желание снова притянуть ее к себе. Вместо этого он потянулся за тряпкой и стер оставшееся мыло.
– Спасибо, сестра.
– Брат Дентос был хороший человек, – сказала она. – Я скорблю о нем.
– Он был сыном шлюхи и вырос там, где все его ненавидели. Для него в мире не было другого дела, кроме как сражаться и умереть на службе ордену. Но вы правы: он был хороший человек и заслуживал более долгой жизни и более легкой смерти.
– Зачем вы сюда приехали, Ваэлин? – спросила она вполголоса. Гнев исчез, теперь в ее тоне слышалась одна только печаль. – Вы ведь ненавидите эту войну, я же вижу. Ваши таланты, как и мои, были предназначены не для этого. Мы должны были бы служить Вере, которая противостоит алчности и жестокости. А что мы делаем здесь? Что обещал вам король, чем пригрозил, что вынудил вас пойти на это?
Он хотел было солгать и вновь, как уже много лет, остаться наедине со своими тайнами, но сейчас это побуждение было лишь слабым шепотом, назойливой мыслишкой, что он заходит слишком далеко в неисследованные земли. Потребность рассказать ей все легко пересилила. Если уж нельзя ее обнять, он, по крайней мере, найдет некоторое утешение в откровенности.
– Он обнаружил, что мой отец сделался отрицателем. Из секты восхожденцев, по-моему. Что бы это ни значило.
– Мы оставляем свои кровные узы, поступая в служение Вере.