Он высоко поднял руки, показывая, что безоружен.
Они остались на месте. Один призывно махнул рукой: топай, мол, сюда.
И стрельнул в воздух, когда Сергей опрометчиво опустил руки. Поднять! Не нервировать!
Сам себе напоминая пленного фрица под Сталинградом, Сергей снова вздел руки над головой. Если кто-то думает, что ходить по бархану с поднятыми руками удобно, то он серьезно заблуждается.
Эти двое ждали. Приказали остановиться в пяти шагах от них, медленно снять рюкзак. Затем велели показать правое запястье. Один держал Сергея на мушке, другой деловито обыскал сначала его, затем – брезгливо – рюкзак. Тот еще не расползся под натиском неведомых бацилл, но успел осклизнуть. О судьбе спрятанной в рюкзаке палатки не хотелось и думать. В плачевное состояние пришли и кроссовки.
Только после обыска последовал вопрос на незнакомом шипящем языке. Сергей покачал головой, виновато развел руками: не понимаю, мол. Тогда вопрос повторился на другом языке, резком и гортанном.
Затем на клондальском. Теперь Сергей понял вопрос, но, как учили, прикинулся тупым чурбаном.
Пограничники попробовали еще несколько вариантов. Наконец последовало по-русски:
– Кто… ты… есть?..
– Пить, – сказал Сергей и выразительно почмокал губами. – Дринк. Ватер. Вода.
– Кто ты есть?
– Сергей. – Костяшками пальцев он застучал себе в грудь, как в бубен.
– Впервые… у нас?..
Сергей старательно закивал.
Тогда он получил фляжку теплой воды и жадно к ней присосался. Тут же фляжка была отобрана. Один из пограничников, по виду – старший в наряде, сердито помотал головой.
– Пить… медленно. Терпеть… терпеливо. Понятно или непонятно?
– Понятно, – сказал Сергей и, сглотнув, с тоской посмотрел на фляжку. Никакой лицедей ни по какой системе Станиславского не сыграл бы выразительнее, хотя Сергей и не думал играть. Потерпи-ка жажду, когда вода – вот она, а не дают!
Ему велели надеть рюкзак и следовать куда прикажут.
Хоть руки позволили опустить, и на том спасибо.
Макс давно выдохся: в своем мире он не привык много ходить. Вернее, отвык, если верить Теодору, Патрику и Рафаэлю. Все трое давали понять: население Гомеостата сплошь состоит из пришлых, то же касается фауны и флоры. Если учесть дрейф личности, потерю части памяти с каждым перерождением и наличие новоприбывших с их бредом, который на самом деле не бред, получалось в общем убедительно. Макс жалел об отсутствии любознательного дворника Матвея… хотя старик давно бы сел на землю, заявив, что идти дальше не может и не хочет, хоть убейте. А на убийства здесь смотрят куда проще, чем в Гомеостате.