Взгляд вдовствующей герцогини стал задумчивым.
— То, что он говорил в Гарварде…
— О моих покойных мужьях? Его ввели в заблуждение. Но, боюсь, его мнение не изменишь.
Вдовствующая герцогиня не ответила. Они в молчании пили чай. Было слышно, как по лестнице снуют слуги, относившие чемоданы Венеции в карету, которая уже ждала у кромки тротуара. Через открытое окно доносился голос горничной, дававшей указания слугам относительно багажа своей хозяйки.
— Не буду больше задерживать вас, — сказала вдовствующая герцогиня, поставив свою чашку.
— Передать ему, что вы заходили, или вы предпочитаете, чтобы эта встреча осталась между нами?
— Можете передать. Кристиан знал, что я не стану сидеть, сложа руки, после того, как он огорошил меня подобными новостями.
— Конечно. И никто не стал бы, когда дело касается тех, кого мы любим.
Они поднялись и обменялись рукопожатием.
— Если позволите, я дам вам один совет, — сказала вдовствующая герцогиня. — Если вы считаете, что герцог не прав в отношении вас, дайте ему знать. Он может казаться ужасно грозным, но он никогда не был упрямцем, не признающим никаких доводов.
Баронесса не стала бы колебаться. Венеция сомневалась, что у нее хватит храбрости, однако кивнула.
— Я запомню, ваша светлость.
Есть определенный смысл в том, чтобы юношеские грезы оставались в юности. Они экстравагантны, а порой даже опасны.
Миссис Истербрук — скорее одержимость ею — была его юношеской грезой. И не важно, что она тогда была замужем. В его фантазиях муж вообще не являлся препятствием. Кристиан начал проклинать свои сны только после того рокового разговора с Энтони Таунсендом. И даже тогда не полностью и не сразу.
События, которые он изложил в своей лекции в Гарвардском университете, соответствовали этапам его собственного разочарования. Недоверие, с которым он слушал Таунсенда, гнев, вызванный его безвременной кончиной, крушение последних иллюзий из-за ее второго брака, заключенного ради выгоды.
Но Венеции показалось недостаточным, что только один мужчина из десяти тысяч посмел отнестись к ней критически. Нет, ему пришлось заплатить за этот проступок своим сердцем.
А теперь она стала его женой перед Богом и законом.
Его самая дорогая собственность сидела напротив в его личном вагоне, прицепленном к поезду, невозмутимая и невероятно прекрасная. Кристиан не мог представить, что он обнимал ее, касался ее, сливался с ней душой и телом. Ее красота потрясала, словно она была не существом из плоти и крови, а творением художника, рожденным приступом лихорадочного вдохновения.