И впрямь — странно, подумал Пастух. Как в детдомовском детстве поход в кино на старый, тыщу раз пересмотренный фильм. Все до финального кадра знаемо наизусть, а вон кажется, что что-то не так, что-то не то, что-то новенькое, неигранное вдруг проскользнуло, а ты, сопли развесив, поймал лишь край тени этого неигранного. А его уж и дух простыл. И какое оно — придумывай, тужься.
Все бы так, да Пастух был не романтиком, а скучным прагматиком. И, отдав вовсе бедную долю эмоций процессу возвращения блудных пассажиров в почти родное купе, заметил-таки малость примятое покрывальце на полке-кровати Марины. Ну, будто кто-то задницу свою на него чуточку опустил. Типа — присел на секунду-две, а оправить покрывальце забыл. Кто?.. Купе-то было заперто проводницей, как и положено железнодорожными правилами, сразу после исчезновения двух пассажиров и отперто на глазах этих пассажиров. Или ключ-треугольник имел, кроме Пастуха и проводницы, еще кто-то в вагоне?..
Первая мысль — Стрелок.
Вторая и далее — не пойман-не-вор, что ему делать в купе Марины, но — шарил ли он в ее вещах, а если шарил, то что нашарил?
А у двери в купе столпилась вагонная публика, с вагонной же скуки и скопилась, поскольку — ЧП, поскольку пропажу обсудили четырьмя часами раньше, а тут впору и счастливое возвращение обсудить всем миром. Так у нас в России принято, прости Господи!
— Товарищи, друзья, господа, — сказал Пастух всем сопереживающим, включая Стрелка, который избранно сопереживал прямо в купе. — Спасибо вам за то, что беспокоились о нас, но моя спутница уж и переволновалась да плюс устала. Дайте нам пару-тройку часиков, чтобы понять, как мы вообще и на каком свете, а к вечеру — милости прошу отметить шампанским наше возвращение.
Красиво сказал. Самому понравилось. И про шампанское к месту сообразил.
И публика вежливо разошлась, и Стрелок легко поднялся.
Улыбнулся:
— Вам и вправду прийти в себя надо. Отдыхайте, коллеги.
И ушел.
А Пастух запер дверь и приложил палец к губам: мол, режим молчания категорически введен, всем нишкнуть, чем явно удивил Марину, которой всеобщее внимание не претило, отнюдь, а явно даже нравилось. Ну как же! Четвертые сутки путешествия набежали, а уж сколько всего наприключалось за них, и зачем Пастух отдыхать вздумал? Не устали же…
И все же объяснил негромко:
— Отдых отменяется… — Он достал из багажных антресолей все сумки, включая свою. — Будем шмонать… — И поправился: — В смысле искать, что пропало.
— А что могло пропасть? — удивилась Марина. — Купе ж заперто было…
— Отперли, — сказал Пастух, — нехитрое дело.