Но еще страшнее Маше оттого, что она осталась в доме наедине с незнакомым мужчиной, и что этот мужчина лежит на ее диване, и что он, видимо, в критическом состоянии, и еще — что он… так привлекателен.
Девушка сидела на краешке диванчика и держала руки над грудью пострадавшего, не решаясь до него дотронуться. Прямо как какой-нибудь глупый экстрасенс, делающий над пациентом пассы. А тут не пассы нужны, тут требуется оказать реальную первую помощь. Осмотреть, нет ли на теле ран, и по необходимости обработать их.
«Ну почему, почему я не могу себя заставить сделать это? — недоумевала она. — Ведь только что добиралась с ним до дома в обнимку, тащила на себе… Да что же я за недотепа такая, надо решиться наконец…»
Она заставила себя приподнять незнакомца за плечи и снять вымазанную глиной кожаную куртку. Футболка, такая идеально чистая спереди, на боку оказалась насквозь пропитанной кровью. Маша взрезала ее первым, что попалось под руку, — кургузыми садовыми ножницами.
Ожидала увидеть большую открытую рану, а на коже летчика оказалась лишь обширная ссадина посреди лилового кровоподтека. Видимо, пилот ударился при падении о низенькую дверцу или о рычаги своей ненадежной машины.
Зрелище чужого страдания заставило ее позабыть о своих девичьих комплексах. Стала ощупывать, не сломаны ли ребра. Мужское тело было таким поджарым и мускулистым, что ей сложно было понять, натыкаются ли пальцы на упругие мышцы или на кость, тем более что она имела весьма смутное понятие об анатомии.
Вот, кажется, какой-то непорядок. Провела ладонью по другой стороне тела. Да, так и есть, симметрия нарушена. Перелом? Похоже.
Больной приоткрыл глаза и застонал. Маша испуганно отпрянула.
Успела заметить: он черноглазый. В голове всплыло слышанное в детстве от детсадовской няньки: «Упаси меня от недоброго сказа да от черного глаза». Бабка была настолько суеверна, что над нею все смеялись. Тряслась от вида черных кошек, а осколки разбитого зеркала подметала зажмурившись, чтобы случайно не посмотреться в них.
Машенька никогда не была особо трусливой. Чего теперь-то, спрашивается, испугалась? Радоваться надо: человек пришел в сознание.
Но летчик уже снова впал в забытье. И Маша стала промывать ссадину.
Делала она это долго и тщательно, потому что… потому что затем предстояло осмотреть нижнюю половину тела. А для этого — снять с мужчины брюки.
Боже, как это трудно, как это стыдно! Да это же попросту невозможно.
Однако — надо.
«Он не мужчина, он больной. Не мужчина, а больной, — повторяла она как заклинание. — Больной, а вовсе не мужчина».