— Сбрасывай и поскорее. Заканчивать надо с этим! — приглушённо приказал он.
Стас сбросил куль на дно могилы и заработал лопатой. Когда земля полностью покрыла несчастного, Стас спрыгнул вниз и ногами утрамбовал грунт. Потом, выровняв дно до идеально ровной площадки, по верёвке, сброшенной Егорычем, выбрался наверх.
— Царствие ему небесное, — трижды перекрестился Егорыч и зашагал обратно.
Громов потрусил следом. Досыпать пришлось на полу, ибо Семён Егорович молча завалился на свою кровать и забылся мертвецким сном.
В одиннадцать дня к «жильцу без прописки» подселили законного хозяина старичка лет восьмидесяти. После погребения Стас распрощался с Егорычем и, воспользовавшись любезным предложением водителя уже знакомой ему «Волги» добросить до конторы, плюхнулся на разогретую солнцем кожу заднего сидения.
У кабинета шествующего по коридору Громова перехватил сам шеф «ритуалки». Он словно за дверью ожидал. Пулей выскочив наперерез, преградил Стасу дорогу.
— Как всё прошло? — сплетя пальцы на выпяченном брюхе, взглянул на могильщика поверх пенсне господин Пухляков.
— Всё нормально, — с полным безразличием отозвался Громов.
Не заметив ничего подозрительного, Иван Григорьевич разверз рот в довольной улыбке.
— Хорошо, если хорошо. Можешь возвращаться в мастерскую. Виктору помочь надо.
Стасу вдруг захотелось от всей души впаять в эту жирную морду смачный плевок. Еле удержался.
Пухляков исчез своём кабинете, а Стас отравился в мастерскую. Там каждый занимался привычным для себя делом. Кочанов мастерил очередной «чёрный ящик», сыграть в который никому не хочется. Тита корпел над какой-то мудреной гравировкой. Трезвые, оттого хмурые и злые братья Салкины, цедя сквозь зубы матерщину, остервенело скребли лопатами по дну корыта, перемешивая раствор. Громов подошёл к Виктору.
— Иди, спать ложись, — не отрываясь от своего занятия, пробурчал Кочан.
Он явно был не в настроении и выглядел не менее уставшим, чем сам Стас. Громов, пожав плечами, двинул в хату. Завалившись на своё место, забылся тревожным сном. Ему снились кошмары. Не меньше дюжины чертей во главе со Стрельцовым, у которого вместо носа торчал гладкий, блестящий поросячий пятак, а позади лихо закручивался по спирали двухметровый хвост с кисточкой на конце, изгалялись на бренным телом Стаса — били острыми копытцами, жгли факелами, вгоняли под ногти острые иглы, раздирали зубами-кинжалами его плоть, душили и при этом гомерически хохотали. Откуда-то сверху наблюдала за этой сценой будто из воздуха сотканная Таня. Но, не смотря на прозрачность и некоторую размытость контуров тела, Стас отчётливо различал её лицо. Оно было каким-то отчуждённым. Она вновь вернулась после короткого перерыва, но в этот раз, и это Громов чувствовал каждой клеточкой своего организма, взывала к помощи уже более жестким способом. Стас рьяно сопротивлялся натиску нечести — дрыгал конечностями и орал, как мартовский кот, у которого в случке прищемились гениталии. Но силы его были на исходе. Вдруг вожак со всего маху закатил ему затрещину и… Стас проснулся. В реальности удар принадлежала Кочанову.