Таков был жизненный путь человека, к которому ехали Ольга и ее сын. Он не остался в памяти потомков как воитель или законодатель. Рожденный во дворце, он покидал его едва ли не только в грезах. Никогда не стоял он во главе войска или флота, и все его свершения были в дворцовых стенах. Сочинение многотомной энциклопедии для сына (который ее так и не прочел), безуспешная война с коррупцией дворцовых чинов, создание византийской табели о рангах… Это да горькие письма малочисленным друзьям, таким же затворникам и книжным червям, в которых полновластный владыка жалуется цитатами из самых тоскливых псалмов Ветхого Завета на одиночество, – вот все, чем остался в памяти потомков Рожденный в Пурпуре.
3. Царь городов, Город царей
Старый сокол Царьград пролетает,
Царьград-город клянет-проклинает:
Есть в Царьграде серебро и злато,
Есть, что есть, что пить,
Есть и в чем ходить,
Только людям нету в нем отрады!
Украинская дума
Константинополь встретил русское посольство неласково. Вспомним, как Ольга зло поминала цесарю: «Постоишь, как я у тебя в Суду». Видать, долгими показались Ольге дни и недели, может быть – месяцы ожидания в цареградской гавани. Пекло солнце, парили гнилые воды Суда, сточной ямы исполинского средневекового мегаполиса, куда клоаки и дождевые потоки смывали всю его скверну. Язычникам ароматы порта могли навевать мысли о сказочной Смородине – реке, отделявшей мир людей от владений Кощея, Чуда-Юда и прочей нежити. Название Смородина в переводе на современный язык как раз и означает – смрадная. Можно вообразить себе угрюмых варягов, преющих на часах в раскаленных южным солнцем доспехах. Можно представить себе глазеющих на северных варваров ромеев – жгучую смесь обезьяньего любопытства южной толпы и крысиной порочности столичной черни. И посреди жара, тяжелой душной вони, галдежа смуглых зевак – отрок Святослав, молодой пардус-гепард в деревянной клетке ладьи.
Изредка, наверное, княжеское семейство выпускали в город, словно узников на прогулку. Русов в городе должен был сопровождать императорский чиновник – царев муж, как говорили они, – на этот раз выполнявший обязанности скорее гида, чем обычного полуконвоира-полузаложника при опасных чужаках. Мы не знаем, выходил ли Святослав на эти прогулки. Дело в том, что перед входом в город у русов отнимали оружие. Вспомните, что меч был почти вместилищем души воина-руса, его вторым «я», мечом благословляли его при рождении, мечом опоясывали по достижении совершеннолетия, меч клали с ним в могилу. Не всех рабов на родине Святослава унижали, лишая оружия. И если подданные цесарей не носили оружия, то при чем тут русы? Неужели, приехав в страну рабов, воин должен превращаться в одного из них?