– Нет, минхейр Авраам, – Рембрандт с сожалением развел руками. – Я и так много вам должен… очень много…
– Какие счеты между друзьями! – Авраам усмехнулся и заглянул в потертую книжицу. – Не так уж много… тысячу двести гульденов… ну и проценты, конечно… Думаю, теперь, после смерти вашей досточтимой супруги, вы сможете рассчитаться… Впрочем, я вас вовсе не тороплю… вы же пришли ко мне с каким-то делом?
– Да, минхейр Авраам, – кивнул Рембрандт. – С делом, и делом довольно странным.
Он опустился в свободное кресло, печально заскрипевшее под его тяжестью, вздохнул и начал:
– Вы знаете, должно быть, что я сейчас выполняю заказ гильдии стрелков.
– Знаю, любезный минхейр! – уважительно кивнул Авраам. – Хороший заказ, хорошие деньги! Надеюсь, вы успешно справитесь с этой работой…
– Не о том речь, – отмахнулся Рембрандт. – Работа над этим групповым портретом уже подходит к концу. Но тут ко мне зачастил один странный господин…
– Странный господин? – переспросил хозяин. – В чем же его странность, любезный минхейр ван Рейн?
– Этот господин… – Рембрандт внезапно замолчал, не находя нужных слов. Тишина в комнате сгустилась, она стала живой и ощутимой, как будто была третьим человеком, третьим участником беседы.
– Этот господин… – повторил Рембрандт. – Я даже не могу сразу сказать вам, в чем его странность – и это-то особенно странно, минхейр Авраам!
Авраам не сказал ни слова, он только склонил голову к плечу, внимательно слушая своего гостя.
– И его лицо… стоит ему покинуть мой дом, и я не могу вспомнить его лицо! А я ведь художник, Авраам, у меня очень хороший глаз! Я прекрасно улавливаю сходство! Мои портреты всегда славились точностью изображения человеческих лиц!
– Это так, – кивнул Авраам. – Я помню, как похоже вы изобразили моего племянника Шмуэля в виде силача Самсона! И гранильщика алмазов Исхака Леви – в виде вашего святого Петра! Конечно, Бог Израиля не позволяет изображать людей, но вы – христианин, вам это позволено, и вам за это платят хорошие деньги.
– Так вот… – Рембрандт провел рукой по лицу, словно стерев с него невидимую паутину. – Я не могу вспомнить его лицо… а когда пытаюсь его нарисовать – выходит мой собственный портрет, как будто я смотрюсь в зеркало…
– Это нехорошо, – с нарастающей тревогой в голосе проговорил Авраам.
– Но это еще не все! – перебил его Рембрандт, в волнении сжав руки. – Этот Черный Человек…
– Черный Человек? – переспросил Авраам гостя. – Отчего вы так странно назвали его, минхейр ван Рейн?
– Отчего? – переспросил художник. – Разве я не сказал вам, Авраам? Этот человек… он всегда одевается во все черное… только черное! Даже воротник… когда он входит в дом, такое чувство, как будто он вносит с собой кусок ночи!