Старик не отвечал ему. Он колдовал над содержимым склянки, то подогревая его над пламенем, то добавляя еще какое-нибудь снадобье, и негромко бормотал, перемежая слова на своем древнем языке с голландскими, но столь же непонятными словами:
– Секрет каракатицы… лист аконита… Меркурий во второй четверти… медвежья лапа… яд африканской рогатой змеи сурукуку… сульфур нитратум… лист папоротника…
Вдруг содержимое склянки забурлило, над ней поднялся желтоватый дымок, и в комнате запахло поистине адским смрадом.
Авраам закашлялся, отставил склянку в сторону, покачав головой, и взял другую, чистую. В нее он вытряхнул каплю жидкости из синего пузырька.
На этот раз в комнате запахло чем-то резким и неприятным, и словно сделалось холоднее. Рембрандт припомнил посещение анатомического театра, где он зарисовывал мертвые тела, когда работал по заказу принца над Страстями Христовыми. Там стоял такой же неприятный запах и тоже было холодно.
Авраам запахнул полы своего домашнего бархатного камзола и снова принялся колдовать над содержимым склянки.
На этот раз Рембрандт не вслушивался в его слова, а только следил за руками старика, то что-то подбавлявшего в склянку, то размешивающего ее содержимое серебряным шпателем.
Снова жидкость в склянке забурлила, но на этот раз в комнате распространился запах изысканных восточных благовоний.
Авраам взял в руки обе склянки и слил их содержимое воедино.
Рембрандту показалось, что две жидкости противились этому соединению, не желая сливаться, но закон природы оказался сильнее их противодействия.
Смесь жидкостей забурлила, задымилась, но вскоре успокоилась.
В склянке была теперь прозрачная жидкость, неотличимая от родниковой воды.
– Это и есть вода, – проговорил Авраам, как будто расслышал мысли своего гостя. – Слив воедино две противоположности, мы получили ничто – прозрачную и чистую воду!
– Что же за противоположности вы сливали? – нетерпеливо спросил художник.
– Люди несведущие называют это мертвой и живой водой, – ответил Авраам после недолгого раздумья. – Так оно, собственно, и есть – первый состав содержит в себе концентрированную субстанцию смерти, второй – субстанцию жизни…
– Почему же первый состав распространил после ваших алхимических манипуляций столь отвратительный запах, а второй – столь пленительный аромат?
– Потому, минхейр ван Рейн, что жизнь содержит в себе много отвратительного и низкого, смерть же – это покой и чистота… впрочем, не все согласны с этой точкой зрения.
– Допустим, – Рембрандт махнул рукой, словно отгоняя докучливое насекомое. – Куда больше, чем эти ученые рассуждения, меня беспокоит, что же произойдет в результате выполнения моего договора с тем человеком.