— Потребовать освобождения. Господин Моллер арестован без оснований.
— Но вам-то известно, в какой камере он содержится? — офицер повысил голос. — Так, вот, извольте: суд над ним был.
— И что за приговор?
Офицер молчал, скалясь в хмельной улыбке. Что он пьян, из-за сумрака в кабинете, Шорохов понял только теперь. Он достал из бокового кармана пиджака одну из тех бумажек, что ему вчера дал Мануков, положил на стол. Спросил:
— Я мог бы поговорить с вами об этом деле подробней?
Дежурный офицер конторской книгой накрыл деньги, проговорил:
— Я ничего не решаю.
— А кто решает?
— Полковник Шильников. Будет часа через два, — помолчав дежурный офицер добавил. — Суд наш сами знаете: сто рублей за шкуру — и на вешелку.
Что значило это присловье, Шорохов вдумываться не стал.
— Пока не появится полковник, я мог бы повидать арестованного?
— Пойдемте, — сказал дежурный офицер. — Это в соседнем здании.
* * *
В камере было два человека. Когда Шорохов и дежурный офицер вошли, один из них, невысокого роста, круглоголовый, толстенький, в кургузом пиджаке зеленого цвета, в серых брюках — стоял у окна, другой лежал на голом топчане. При их появлении он не шевельнулся.
Шорохов склонился над этим человеком: Моллер. Мундир изодран. Лицо в кровоподтеках. Лежит закрыв глаза.
— Здравствуйте, Генрих Иоганнович, — сказал Шорохов. — Вы меня слышите?
Моллер открыл глаза, схватил его руку, прижал к губам. Шорохов вырвал руку, присел на топчане с ним рядом.
— Я не убивал. Вы мне верите? — проговорил Моллер. — Я вообще не могу убить.
— Я вам верю, — сказал Шорохов.
— Меня били. Я не могу встать. Это бесчеловечно.
— Что произошло? — спросил Шорохов.
— Я вернулся за шарфом. Вы помните?
— Помню. Я долго вас потом ждал.
— Парадная дверь оказалась не заперта. В дом я вошел, никого не беспокоя. В передней тоже не было ни души. У портьеры там я остановился, потому что господин Мануков и Михаил Михайлович очень громко разговаривали. В первый момент побоялся, что могу помешать им… Вы мне верите?
— Я всегда вам верил. Верю и сейчас.
— Потом понял, если эти господа узнают, что я слышал их разговор, я буду навеки впутан в ужасное дело.
— Они спорили? — спросил Шорохов.
— Напротив! "Мой друг… Мой милейший". Это меня сначало обмануло.
— Вы затаились.
— Что оставалось? Потом… Потом я боялся уйти, чтобы не услышали шума закрываемой двери. На моем месте любой поступил бы не иначе.
Шорохов достал из портфеля блокнот, карандаш, спросил:
— Вы можете писать?
Моллер дернулся на своем ложе:
— Как! Тогда получится, что я подслушивал.
— Это ваш единственный шанс, — сказал Шорохов. — Уже состоялся военно-полевой суд.