Ночная прохлада дала о себе знать, потянуло холодным ветром. Олег поежился, растер ручищами бока, поприседал. Темень на улице, хоть глаз коли, только на стенах крепости огни.
– Дождь будет верно… – задумчиво протянул Олег, глядя на закрытое облаками небо. – Собак что-то не видать, опять, поди, на сеновале, в соломе норы себе повыкапывали да дрыхнут. Одно слово, крысы, а не псы.
Мужчина сплюнул себе под ноги.
Отец заседал уже достаточно долго, но Олег тревожить старика не стал. Раз сказал, что позовет, значит, надобно ждать. А то еще клюкой промеж лопаток огреет. Он может.
– Пойду, ягод поищу, что ли, вдруг несколько штук вызрели, – пробормотал Олег. – Настенку порадую, который день ведь ни есть, ни спать не может, все её с души воротит. Эх…
Оглянувшись на закрытую дверь нужника, мужчина вернулся по тропинке назад к грядкам, прошелся туда-сюда:
– Где же ягоды-то? От нихрена в темени такой не видно.
Он достал из кармана холщовых штанов огниво – старую наполненную маслом гильзу со вставленным кремнем и фитилем. Чиркнул по камню ребристым кресалом раз-другой, высекая искру. Фитиль разгорелся, стал плеваться искрами, распространяя вонь подгорелого сала. Прикрывая ладонью слабый огонек, мужчина принялся выискивать нужную грядку. Как оказалось, самую дальнюю, почти у сеновала.
Наклонился над неровными, колючими кустами, доходившими по высоте до колен, увешанными щедрыми горстями продолговатых, чуть розовых плодов костяники. Перебрал одну, другую кисть, подсвечивая неверным светом примитивной зажигалки.
– Нашел, – обрадовался Олег, держа в лопатообразной ладони три красные ягоды, длиной с фалангу пальца.
Вдруг его спину пронзила острая боль. Мужчина охнул, опустил глаза.
Чуть ниже груди, из солнечного сплетения, на добрую ладонь торчало поблескивая в свете огнива острие узкого клинка. Крестьянин долгое мгновение рассматривал рану и оружие. Клинок исчез, а Олег, выронив ягоды и огниво, упал лицом в колючие кусты костяники.
– Ол-е-ег! Где ты? Забирай меня уже, – сварливо проскрипел старик из нужника.
Высокая фигура, замотанная с ног до головы в черное, с окровавленным клинком в руке обернулась на голос.
Дверь скрипнула несмазанными петлями.
– А-а, что так долго? – щурился в темноту старик. – Я уже сколько тебе…
Речь старика прервалась. Раздалось бульканье, в стену ударил темный фонтан крови. Никифор схватился сухими старческими пальцами за пробитое горло, пытаясь удержать ускользающую с каждой каплей жизнь. Старец хрипел разрубленной трахеей и сучил ногами. Но продолжалось это недолго.