— …сам Юн Карлсен.
Женщина в форме авиакомпании САС улыбнулась, блеснув отбеленными зубами, протянула Юну билет и нажала кнопку перед собой. Над головой звякнул звонок, и следующий клиент устремился к турникету, выставив перед собой, точно мачете, талончик с номером очереди.
Юн повернулся лицом к огромному залу отлетов. Он бывал здесь раньше, но никогда не видел столько народу, как сейчас. Гул голосов, шагов, радиообъявлений поднимался к высокому, как в церкви, своду. Полная надежд какофония, мешанина языков, обрывки непонятных фраз. Домой к Рождеству. Прочь отсюда к Рождеству. Недвижные очереди на регистрацию, словно сытые удавы, извивались между ограждениями.
Дыши, твердил он себе. Время есть. Они ничего не знают. Пока не знают. А может, вообще не узнают. Он стал за пожилой дамой и, когда очередь продвинулась сантиметров на двадцать, нагнулся, помог даме переставить чемодан. Она обернулась, благодарно посмотрела на него, и он разглядел, что кожа у нее тонкая, бледная, как у мертвеца, туго обтягивающая череп.
Он улыбнулся в ответ, и дама наконец-то отвернулась. Но в гуле голосов живых людей ему все время слышался ее крик. Невыносимый, нескончаемый крик, пытающийся заглушить рев электромотора.
Когда очутился в больнице и узнал, что полиция обыскивала его квартиру, он подумал, что они могли найти в ящике его договор с «Гильструп инвест». Тот, который гласил, что Юн получит пять миллионов крон, если Руководящий совет одобрит сделку, и был подписан Албертом и Мадсом Гильструпами. Поэтому, когда полиция отвезла его на квартиру Роберта, он рванул на Гётеборггата забрать этот документ. И там застал Рагнхильд. Она не слышала его, потому что включила пылесос. И сидела с договором в руках. Она увидела. Увидела его грехи, как мать увидела на простыне пятна семени. И, как и мать, Рагнхильд унизит его, уничтожит, расскажет всем. Расскажет отцу. Она не должна видеть. Он отнял у нее глаза, думал Юн. Но она по-прежнему кричит.
— Попрошайки милостыню не отвергают, — сказал Харри. — Такова природа вещей. Я понял это в Загребе. Вернее, меня вдруг осенило. Когда мне вдогонку бросили норвежскую двадцатикроновую монету. Я смотрел, как она волчком вертелась на полу, и вдруг вспомнил, что накануне наши оперативники глубоко в снегу возле углового магазина на Гётеборггата нашли хорватскую монету. Они автоматически связали ее со Станкичем, который уходил этим путем, когда Халворсен истекал кровью выше по улице. Я по натуре скептик, а уж когда смотрел в Загребе на ту монету, мне показалось, какая-то высшая сила нарочно кое-что демонстрировала. Когда я впервые встретил Юна, попрошайка бросил ему вдогонку монету. Помню, я тогда удивился: попрошайка отверг подаяние. А вчера разыскал этого попрошайку в Дайкманской библиотеке и показал ему монету, найденную оперативниками. Он подтвердил, что швырнул вслед Юну заграничную монету, вполне возможно эту самую. Пожалуй, впрямь именно ее.