Парень в маске снова скрылся во мраке. Участковый поднял стрелу, расправил привязанную к кончику бумажную полосу и показал записку каждому из больных. Ни тот, кто показывал, ни те, кто смотрели, не проронили ни единого слова. У меня было такое ощущение, что торжественная церемония всё ещё продолжается.
Наконец участковый подошёл ко мне и сказал:
— Что ж, начинайте.
— Но что вы решили? — спросил я.
Прежде чем полицейский собрался мне ответить, лежавший ближе всех к нам староста промолвил:
— Во мне нужды нет. — Голос был ужасно слаб, но звучал твёрдо. Губы его даже растянулись в улыбке, что окончательно повергло меня в смятение.
— Но так нельзя, это же глупость какая-то! — воскликнул я.
На это староста ответил:
— Так будет лучше для всех. И всех можно будет убедить, и сам я смогу себя убедить.
По его бледному лицу скользнула улыбка, когда он поднял на меня глаза.
— Почему вы так считаете? — пытаясь возразить, пробормотал я, но мне и самому было ясно, что слова мои звучат неубедительно.
В голове у меня вертелись слова вроде закона, справедливости, от которых не было сейчас никакого проку.
— Извольте начинать побыстрее, — вежливо поторопил меня староста.
Мне больше нечего было сказать. Все на этом острове сошли с ума. Или нет, пожалуй, всё здесь было слишком нормально… Я механически ввёл сыворотку всем больным исключая старосту. Никто не произнёс ни слова. Староста лежал с закрытыми глазами и шептал что-то — вероятно, слова молитвы. Когда всё было кончено, я, словно торопясь бежать отсюда, устремился прочь из гостиницы. Уже совсем скоро маленькое тело старосты должно было превратиться в труп. У меня не было сил на это смотреть. Я хотел поскорее вернуться к себе в медпункт, чтобы остаться наконец одному и напиться с тоски. Стараясь ступать потише, я вышел из рёкана на улицу. Однако стоило мне пройти несколько шагов, как ноги мои сами собой замерли на месте. Из темноты слышался смутный ропот: это жители острова, вернувшись с горы, снова образовали вокруг рёкана живую стену. Чувствуя, как толпа незаметно напирает на меня, я ретировался и снова вбежал в вестибюль гостиницы.
Люди стояли всё в той же позиции вокруг рёкана. Для чего они вернулись сюда? Может быть, чтобы удостовериться в том, что воля божья свершилась? Или, может быть, для того, чтобы проводить умирающего в последний путь, исполнить хором заупокойную песню? Тогда лучше бы им начать петь побыстрее.
Некоторое время мы с толпой неприязненно глядели друг на друга. Вернее, так казалось мне, а что эти люди видели и о чём думали на самом деле, я знать не мог. Лицо старосты уже было прикрыто белым покрывалом. Я отвёл глаза. Так что, всё кончено? Мне бы хотелось, чтобы на этом всё кончилось.