- Тую маму, - Леха ускорился, - они ж, тудыть, водить не умеют, совсем. Ты видал, че эта коза творит?
- Слушай, я не вожу, мне все это бесполезно, - начал было я, но Леху понесло. Он минут пять объяснял, что следует сделать с девушкой, с ее машиной и особенно с тем папиком, который так щедро одарил за счастье, ему причиняемое.
- Мы, - закончил он свою тираду, останавливаясь на красный, - такого бабам не позволяли. В ресторан пожрать, тряпку на жопу ей, и харэ.
- Тогда таких тряпок не было, - заметил я, пытаясь вспомнить, что носили люди в девяностые.
- Получше были, - обиделся Леха. - У меня кент элитный секонд-хэнд возил, контейнерами, там все было. Армани, Гуччи, ваще. Все оттуда одевались, ничего. У людей сейчас просто бабла стала дофигища. Я считаю, неправильно.
- Что неправильно? Бабло? - у меня в кармане задребезжал мобильник, так что я слушал вполуха.
- Что дофигища. И не ценят, - отрезал Леха, выруливая в переулок.
Рассуждать о жизни богатых людей - моветон, поскольку всякое рассуждение такого свойства окрашено рессентиментом. Если не того, кто рассуждает, то читательским. Во всяком случае, это предполагается.
Вышеприведенная сложносоставленная фраза - не моя. Это квинтэссенция (да-да, я тоже знаю всякие мудреные слова) рассуждений одного весьма известного французского социолога о трудностях социологической работы с представителями высших классов общества. Дескать, любое такое рассуждение будет отравлено подсознательным чувством униженности, зависти и страдания по поводу собственной неудачливости.
В России такой проблемы нет. У нас много других проблем, а вот этой нет. Отношение к богатым у нас простое и определенное.
Тут придется тормознуть. Принято считать, что наш народ - гадкий и противный - ненавидит скопом всех богатых, ибо сам быдло и коллективный нищеброд.
Это, братцы, неправда. В народном сознании богатые разделены на две части. Есть самые богатые - «приватизаторы». Это люди, которые украли. Нефть, землю, заводы-пароходы, страну в целом. Их не то чтобы даже ненавидят: постоянно испытывать ненависть - это тяжело. Просто они записаны в народное сознание именно в качестве воров. Причем, вопреки Бродскому, воров худших, чем любые кровопийцы. Есть такое воровство, которое хуже убийства - поскольку убийством, по существу, и является, причем массовым. Например, придержать хлебушек во времена неурожая. Таких при случае вешали на воротах, со вспоротым брюхом, набитым зерном. А если случая не случалось - хотя бы помнили. В тридцати поколениях. Что была такая тварь, и дети его твари, и внукам тоже лучше бы не рождаться…