— Господин гауптштурмфюрер! — поднялся с кресла Лепский. — Разрешите еще раз объехать полицейские участки — я должен лично проконтролировать операцию по розыску!
— Идите, Лепский! — махнул рукой Рейнеке. — И помните: мне не нужны ваши бодрые рапорты. Мне нужен результат!
Выйдя из кабинета, Лепский облегченно вздохнул. Естественно, ни по каким участкам он не собирался — ему нужен был повод, чтобы побыстрее закончить абсолютно пустой, с его точки зрения, разговор. Все необходимое для розыска он уже предпринял: были разосланы ориентировки и спецсообщения, предупреждены руководители соответствующих подразделений, поставлены «на уши» полицейские агенты и целая армия тайных осведомителей гестапо. Теперь надо было набраться терпения и ждать: в том, что уже в ближайшее время появится тот или иной результат, Лепский не сомневался. А пока в честь Нового года он мог позволить себе кружку пива со старыми приятелями из криминальной полиции…
В то время как Лепский еще только собирался «поправить» пивком побаливающую после новогоднего застолья голову, Юзик Томашаускас выпил уже пол-литра крепкой выдержанной бражки. Он сидел на кухне в доме тетки Мирдзы — известной в припортовом районе города самогонщицы. Впрочем, известна она была лишь в узких кругах — официально подобный промысел оккупационными властями был запрещен. «Бизнес» тетушки Мирдзы процветал благодаря покровительству местной полиции, где служил и старший брат Юзика. Она знала, что Томашаускас-младший, несмотря на репутацию местного дурачка, имел какое-то отношение к районному гестапо — об этом ей намекнул начальник портовой полиции Бриедис (чтобы при Юзике не болтала лишнего).
Официально двадцатилетний Юозас трудился в порту грузчиком и проживал вместе с братом и матерью через два дома от «Мирдзы-самогонщицы» — как за глаза ее звали соседи. Но была у него и другая, теневая сторона жизни: он состоял в штате тайных осведомителей гестапо.
…С раннего детства маленький Юзик сильно заикался — за что его постоянно дразнили сверстники. Поначалу он кидался на своих обидчиков с кулаками, но поскольку особенной физической силой не обладал, то чаще ему же и доставалось — не помогало даже заступничество брата. К старшим классам заикание почти прошло, а вот комплекс неполноценности у парня остался. Юзик испытывал к окружающим что-то вроде скрытого злорадства: «Вот погодите… Вы мне делали плохо, а я в долгу не останусь!..» Повзрослев и поумнев, он понял: совсем необязательно кидаться на человека с кулаками — имеются куда более изощренные способы мести. Например, «настучать» куда надо. В школе Юозас с огромным удовольствием подробно докладывал директору обо всех прегрешениях своих одноклассников. А когда в Лиепаю вошли немцы, «таланты» тогда еще семнадцатилетнего парня «расцвели» в полной мере — не без помощи брата-полицейского он познакомился с неким Вольдемаром, оказавшимся агентом гестапо (кстати, тоже литовцем по национальности). Имея репутацию «придурковатого заики», которого можно особенно не опасаться и не стесняться, Юзик таскался по местным пивнушкам и прислушивался к тамошним разговорам. Потом раз в неделю передавал подробный отчет своему куратору, периодически получая от Вольдемара «тридцать сребреников» в виде вознаграждения. Конечно, возможности у Юозаса были весьма скромные и ценности для гестапо он почти не представлял — так, мелкая «шестерка». Соответственно и получал жалкие «крохи». Но сам Юзик был убежден: его явно недооценивают. «Погодите, — думал он во время редких встреч с Вольдемаром. — Когда-нибудь я вам такое выдам — ахнете! Тогда и платить будете не жалкие пять рейхсмарок в неделю!..»