Но леди Маргита тоже была в Англии. Иначе она бы не встретилась со своим лордом. Нет, все не так просто.
Помимо всего прочего… если Эрмина была моей матерью, тогда Габор и я приходимся друг другу двоюродными братом и сестрой, а это нежелательно. Но и такое бывает. Даже в самом добропорядочном обществе. Кстати, наш кайзер и его Сиси тоже двоюродные брат и сестра, то есть состоят в родстве первой степени: ведь их матери родные сестры… Кроме того, нельзя сказать, что мы с Эрминой как две капли воды похожи друг на друга. У нее лицо круглое, у меня — вытянутое сердечком, точь-в-точь, как у моей белокурой матери. У меня и ее руки, с тонкими пальчиками, и ее маленькие ноги, и ее красивые уши, и ее красивый голос, особенно, когда она поет своим высоким серебристым сопрано. А моя осиная талия — совсем как у тети Юлианы. Ни у Эрмины, ни у принцессы Валери такой талии нет. Кроме того, я люблю свою светловолосую мать, нет, она не может быть мне чужой!
И несмотря на все это, я состою в родственных отношениях с Бороши, но в каких именно, дело покажет. А если Бороши — мои родственники, то, стало быть, наша прекрасная императрица тоже моя родственница. Да, конечно! И даже если сие никто не знает — все равно это так! Нас связывают нити родства. И за это я сейчас хочу поднять бокал!
Я еще не рассказывала, но 7 августа, в день рождения Габора, я находилась внизу в гостиной, сидя на угловой скамейке за большим столом, и передо мной стоял второй завтрак, завтрак по-венгерски. Мне его специально подали, чтобы я могла прийти в себя. Минца, повар генерала, сам подал его мне: шкворчащая яичница из трех яиц с беконом и красной паприкой, кусок белого хлеба, обжаренного в сливочном масле, салями, соленые огурчики и в дополнение ко всему — бокал белого сладкого токайского вина. На часах было около одиннадцати, и я поглощала завтрак с величайшим аппетитом. Иными словами, я съела все, что было на тарелках, и лишь бокал с вином был еще полон. Я подняла бокал, выпила большой глоток за нашу императрицу, а затем — за ту смелую женщину, которая произвела меня на свет. Кем бы она ни была, я буду любить и почитать ее, и дай Бог ей доброго здоровья…
В этот момент свершилось чудо, которое предрекли карты из Марселя.
Открылась дверь, и в комнату, шелестя темно-синим дорожным платьем, вошла Эрмина. На голове у нее была шляпа с плотной, для защиты от дорожной пыли, вуалью, на ногах — дорожные туфли… Куда она собралась? В таком виде? В такое время?
— Дитя мое, — удивленно воскликнула она, — в честь кого ты сейчас пьешь?