Упражнялись в фонетике, переводили надписи и тексты с картинками. Затем читали какую-нибудь английскую книжку.
Эрмина была превосходной учительницей.
Мы занимались целых два часа, но это доставляло удовольствие. Потом я была свободна. И если в этот день не было приглашений, я играла на рояле в пустом солнечном актовом зале, упражнялась на скрипке, писала маслом картины, обещанные маменьке, сочиняла письма, сопровождала в экипаже Эрмину на прогулках. Я чувствовала себя в своей стихии.
Тетушка Юлиана ежедневно мне позировала. Чаще всего во второй половине дня после дневного сна, который она железно соблюдала. Несмотря на хрупкое здоровье (со дня нашего приезда она уже дважды падала в обморок), тетушка всегда находила для меня время. «Ты мой лучший подарок за последние годы! — говорила она своим мелодичным голосом. — Я тебя никогда не отпущу! Знаешь что? Ты останешься у нас в Верхней Австрии». Затем она целовала меня, лучезарно улыбалась и придумывала разные сюрпризы.
Она заказала для меня туфли. Из черного лака. Это была сама элегантность. Просмотрев весь привезенный мной гардероб, тетушка украсила одни мои платья благородными кружевными воротничками и манжетами, другие — вышивкой на рукавах и по подолу. Кроме того, платья укоротили, чтобы не волочились по земле.
— Ну вот! — сказала она удовлетворенно, — теперь они достаточно хороши для Эннса.
Тетушка велела домашней портнихе сшить для меня три нарядных платья, словно я была дебютанткой на ярмарке невест: белое в лиловую крапинку, изумрудно-зеленое, расшитое мелким жемчугом и блестками, цвета чайной розы с кремовыми кружевами, а к ним нижние юбки с воланами. Получила я и небольшой кринолин.
— Я еще сделаю из тебя красавицу! — предрекала Юлиана. — В нашем семействе все женщины прекрасны. И ты не должна стать первой Золушкой.
В результате все три платья были сшиты по фигуре, как на взрослых. Поэтому мне потребовался корсет. Мой первый корсет. Важный шаг в жизни женщины. Тетушка купила его для меня в Линце. Большая примерка состоялась в моей комнате. Корсет был из прочного материала, с пластинками из китового уса. Сзади крючки, впереди blanchet — толстый железный прут, который подтягивал живот. Все это походило на белый панцирь.
— Возьмись, пожалуйста, за оконную ручку, — приказала тетушка. Йозефа встала позади меня, держа в руках шнурки от корсета. — Теперь выдохнуть! Выдох — вдох — выдох. Живот втянуть. Втягивай, втягивай! А теперь не дышать! Сейчас увидим, что из тебя можно сделать. У меня такое подозрение… Так, дорогая Йозефа, начали! Ну, давай!