Цыгане заиграли лихую песню «Милая, открой мне дверку», и мы начали танец.
Это было весело. Я чувствовала взгляд Габора на своей спине и старалась двигаться особенно грациозно. Два шажка направо, два шажка налево, это было нетрудно.
— Спина прямая! — воскликнул генерал. — Запомни: будто метлу проглотила. Грудь вперед. И самое главное: не вихляться. Это вам не турецкий танец живота. Поворачиваться всем корпусом. Вот так. Выше голову. Гордый взгляд. С огоньком, но без суеты.
Мы плясали, продвигаясь к зеркальной нише, юбки мои колыхались, мне было жарко и не хватало воздуха, но я впервые танцевала с мужчиной, как взрослая, а то, что Габор с Аттилой пожирали меня взглядами, придавало ситуации особую пикантность.
— Видите, — сказал генерал с нежностью, — я веду, но мы единое целое. Точно так и в верховой езде. Там тоже не важно, где хозяин, а где лошадь. Важно единение, что в танце, что в верховой езде.
Наш танец продолжался, пока не кончилась песня. И тут вдруг принцесса Валери поднялась и подошла к нам.
— Зольтан, а теперь со мной. Я не могу усидеть на месте. Музыка сводит меня с ума.
— С величайшим удовольствием, — воскликнул генерал, — только отведу на место барышню…
Но тут вскочил Габор:
— Папа́, вы позволите? Можно, мы еще поупражняемся?
Генерал великодушно кивнул. Цыгане играли «Я не люблю блондинок».
— Я тоже не люблю, — блаженно воскликнул Габор, — я люблю породистых брюнеток, — и он положил руки мне на талию.
Мир мгновенно изменился.
Во мне все словно запело, и эта музыка, достигая ушей, звучала внутри все громче. Я едва слышала, что играли цыгане. А когда я положила руки на широкие плечи Габора и ощутила силу его рук, этот звон заметно усилился, но отозвался… где-то в животе.
И мы начали танец. Два шажка направо, два шажка налево, а внутри у меня все вибрировало, как будто от головы до кончиков пальцев ног были натянуты толстые звенящие струны, а я сама была музыкальным инструментом — странное ощущение. А когда Габор прижал меня покрепче, то звенело уже не только в желудке, в мозгу, в груди, я вдруг почувствовала, как отделяюсь от пола и начинаю парить над паркетом.
Великий Боже! Что это было? Начинающаяся чахотка?
— Вы танцуете легко, как перышко, — сказал Габор, глядя на меня с восхищением. — Как настоящая венгерка, будто всегда это умели. Je vous aime, та cherie. Je vous aime[9].
И тут пелена спала с моих глаз. Это была не чахотка, это была любовь.
Такое чувство испытываешь, когда любишь!
Какая же это сила! Сродни сценической лихорадке на «Юной спасительнице» — вот хорошее сравнение.