Гитлер подозрительно насторожился:
— Какие? Не помню!
— Вы сказали, что если бы на русском фронте был Гиммлер, то не было бы отступления, за которое расстрелян генерал Харпе. Вы, мой фюрер, тогда искали человека, который остановит русских на Одере. Вот он!..
— Я?!
Как ни хорошо владел собой Гиммлер, Гитлер все-таки заметил, что ему это предложение не очень-то пришлось по душе. Этого было достаточно, чтобы мгновенно принять решение.
— Да! — отрывисто сказал он.
— Мне командовать фронтом? — голос Гиммлера дрожал от страха.
— Решение принято! Назначение состоялось! Ты командуешь группой «Одер». — Гитлер идет к столу, затем быстро поворачивается к Гиммлеру. — Ты хочешь возражать?
— Нет! — Гиммлер видел, что все присутствующие только и ждут его возражения. — Я принимаю с радостью любое назначение, которое дает фюрер… Но… там хаос! Войска отступают.
Этих невольно вырвавшихся слов было достаточно, чтобы Гитлер вновь пришел в ярость.
— Отступают! — завопил он. — Эти подлые, вшивые войска, забывшие о славе предков? Они отступают? Каждый мерзавец, который сделает хотя бы один шаг назад, должен быть расстрелян на месте.
Здесь Кальтенбруннер, молчавший во время всего разговора, поддакнул:
— Несомненно!
— Придется расстрелять очень многих… — осторожно заметил Гиммлер.
— Если солдат отступает, он должен быть расстрелян! Если народ отступает, он должен быть уничтожен. — Гитлер поднял глаза к небу. — Если германский народ не выиграет этой войны, он должен быть уничтожен! Весь до последнего человека. Мне начинает казаться, — Гитлер выпятил грудь, как делал это всегда, когда предполагал, что произносит исторические слова, — что народ, который позволяет себе отступать, недостоин такого фюрера, как я!
Гитлер всматривался в лицо каждого по очереди, проверяя эффект сказанных слов. Затем он подошел к столу:
— Теперь убирайтесь все! Мне нужно сосредоточиться! Я буду думать о будущем!
— Хайль!
Все трое выкрикнули это с привычным автоматическим единодушием и гуськом вышли из кабинета.
В приемной Гиммлер и Борман идут рядом. Гиммлер бросает через плечо:
— Ну что, дорогой, на этот раз не вышло? — в голосе Гиммлера злорадные нотки.
— Не торопись, мой милый, не торопись! — Борман улыбается. — Харпе был расстрелян только за то, что русские продвинулись на сто километров. А сейчас они продвигаются по тридцать километров в день. И отвечать за это будешь ты!
Москва. Кабинет. Зашторенные окна. В кресле дремлет человек в штатском.
В кабинет осторожно входит генерал-майор.
Иван Васильевич открывает глаза:
— Который час?