— Так точно, гражданин майор!
— Выполняйте!
Комбат с сопровождающими лицами проследовал к соседнему вагону, а Павел, ошеломленный, все стоял посреди прохода и не смел, отказывался верить своему негаданному назначению. Старшим в вагоне — куда ни шло. Это понятно. У комбата безвыходное положение: должен же кто-то за порядок в пути следования отвечать. Но командир взвода?! Мысли путались.
Штрафники, не меньше его пораженные крутым поворотом событий, ждали дальнейшего. Уняв волнение, Павел громко вызвал:
— Добровольцы дневалить есть?
— Я!.. Я!.. — разом отозвались Сикирин и Баев.
— Мы! — Дроздов за двоих с Муратовым.
— И я тоже, — пробурчал Салов.
— Отлично! Приступайте к обязанностям!
Задвинули дверь, закопошились. Проследив за исполнением, Павел протиснулся на свое место между Махтуровым и Бачунским. Он окончательно успокоился, посчитав свое производство во взводные временным. Комбат ведь сказал «будете исполнять» — пока, значит. По прибытии на место пришлют лейтенанта, и делу конец.
Махтуров отмолчался, а Бачунский не утерпел.
— Ну и как теперь величать себя прикажешь — гражданином взводным или Павлом по старой памяти? — осведомился он.
— Да брось ты! Какой там, к черту, гражданин взводный — калиф на час! — отмахнулся Павел.
— Ну-ну! — притворно посочувствовал Бачунский. — Выходит, и для штрафбата верно: дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут…
— Яковенко! Слышь, соловей днепровский, спел бы что для души, а? — попросил чей-то голос.
— Какой петь — дыхнуть нельзя! — возмутился другой. Но на него зацыкали, зашипели.
— Вань, будь другом, уважь общество!
— Украинскую, Вань, про черные очи!
Приподнялись на нарах, потеснились, создавая простор вокруг певца. Уступая настойчивым просьбам, Яковенко было запел, но вскоре расстроенно смолк, оборвав песню на полуслове: получалось чересчур уныло и безысходно.
Точила Яковенко неотступно черная хмарь. И виной тому была тоскливая боль по семье, которая находилась в оккупации и о судьбе которой известий не имелось. Непередаваемо подавленным и одиноким он выглядел, когда в роту приходил письмоносец. А сегодня в особенности. И сколько ни упрашивали потом — петь Иван отказался наотрез. Да и настроение у остальных тоже переменилось. Лишь Туманова это мало затронуло.
— Слышь, Андрей, как думаешь, смогет наш Ванюшка за Утесова спеть или не смогет? — допытывался он у Кускова.
— А че не сможет? Запросто! — уверял Кусков. — Талант у него. Если захочет, и Козловскому не уступит…
Повинуясь безотчетному желанию, Павел поднялся, осторожно спустился в проход и, переступая через дремавших солдат, пробрался к печурке, около которой о чем-то мирно беседовали Сикирин и Салов. Походя обратил внимание на подсвеченное отблесками огня лицо Карзубого, который, прикрыв веки, наблюдал за Яффой, занятым склейкой самодельных карт.