— Я на тебя не в обиде, — нарушила наконец молчание Милдред. Должно быть, она заметила, как я плакал. — В сознании собственной невиновности утешительного мало. Водись за тобой какая-нибудь вина, тебе, наверное, было бы легче.
Она пошевелила большими ногами, поудобнее устраиваясь на сиденье, выпрямилась, приподняла подбородок, слово увидев что-то на дороге. Я уже не плакал.
— Сейчас мы пересечем канадскую границу, — сообщила Милдред, откинувшись на спинку своего сиденья. — Я скажу им, что ты мой племянник. Мы едем в Медисин-Хат, чтобы купить тебе новую одежду для школы. А ты, если хочешь, можешь сказать, что я тебя похитила. Самый удобный случай. — Она поджала губы. — Хотя я предпочла бы обойтись, по возможности, без тюрьмы, в которую мы тогда попадем.
Впереди, почти на горизонте, там, где шоссе обращалось в далекую карандашную линию, показались на фоне безоблачного синего неба два темных низких бугорка. Я бы не различил их, если бы не смотрел туда же, куда и Милдред. Значит, это и есть Канада. Ничем не примечательная. То же небо. Тот же дневной свет. Тот же воздух. И все-таки другая. Как получилось, что я еду в Канаду?
Одной рукой Милдред шарила в стоявшей на полу большой сумке из красной лакированной кожи, другой продолжала вести машину. Темные бугорки быстро выросли в два приземистых прямоугольных дома на пологом подъеме прерий. Рядом с каждым замерло по машине. Должно быть, здесь и проходила граница. Я не знал, что на ней может случиться. Возможно, меня задержат, закуют в наручники и отправят в сиротский приют — или назад, туда, где у меня нет ничего, кроме пустого дома.
— О чем думаешь? — спросила Милдред.
Я вглядывался в небо над Канадой. Никто еще не спрашивал меня, о чем я думаю. В нашей семье то, о чем думали мы с Бернер, — даром что думали-то мы постоянно — существенным не считалось. И я мысленно произнес: «Что мне предстоит потерять?» — это и было тем, о чем я думал, хотя всего лишь потому, что слышал эти слова от других людей — в шахматном клубе. Вслух я их произносить не стал. Но правильность этого вопроса поразила меня. А вслух я сказал: «Как вам удается понять, что происходит с вами на самом деле?» Надо же было что-то сказать.
— О, человек этого никогда не понимает.
Лежавшая на руле рука Милдред сжимала теперь водительское удостоверение. Мы уже приближались к двум стоявшим рядышком, бок о бок, деревянным домишкам. Шоссе разделялось перед ними надвое, огибая их с обеих сторон.
— На свете существуют люди двух разных сортов, — продолжала Милдред. — Вернее, сортов-то гораздо больше. Но по крайней мере два имеются точно. Люди одного понимают, что ничего они знать не могут,