люди другого считают, что всегда знают все. Я принадлежу к первым. Так оно спокойнее.
Грузный мужчина в синей форме вышел из домика справа, одной рукой пристраивая на голову полицейскую шляпу, а другой маша нам: проезжайте. На столбе перед домом трепетал красный флаг, мне незнакомый, — впрочем, изображенный в его верхнем левом углу флаг английский я признал. Под флагштоком стояла доска, на которой значилось: «ВЫ ВЪЕЗЖАЕТЕ В КАНАДУ ПРОПУСКНОЙ ПУНКТ УИЛЛОУ-КРИК, САСКАЧЕВАН».
Второй домишко был американским, над ним плескались «звезды и полосы». Не уверен, впрочем, что звезд было пятьдесят, что среди них присутствовала и гавайская.[13] Граница имела двойной смысл. Пересекая ее, человек выезжал из одной страны и въезжал в другую. Я ощущал себя выезжавшим, и мне это представлялось важным. Из американского домика вышел под ветерок мужчина пониже, без шляпы, в синей форме другого покроя, но зато со значком и револьвером на боку. Он вглядывался в проезжавшую мимо Милдред. Возможно, он уже все про меня знал и собирался арестовать нас обоих. Я сидел неподвижно, смотрел вперед. По какой-то причине, объяснить которую я не смог бы, мне хотелось пересечь границу, мысль об этом радовала меня, и я боялся, что нас могут остановить. Наверное, я тоже принадлежал к первой из двух людских разновидностей, о которых говорила Милдред. Как бы иначе очутился я здесь, где все, что когда-либо казалось мне понятным, уходило назад и пропадало? Вовсе не такие чувства ожидал я испытать. Я проснулся в постели один, я смотрел, как сестра уходит из моей жизни, и, может быть, навсегда. Мои родители сидели в тюрьме. Не было у меня никого, кто заботился бы обо мне или о ком заботился бы я. Пожалуй, вопрос «Что мне предстоит потерять?» был правильным. А ответить на него следовало так: «Очень немногое».
Шоссе, приведшее нас в Канаду, снова шло по бескрайним пахотным землям, не отличавшимся, на мой взгляд, от оставленных нами по другую сторону границы, только домов, сараев, ветряных мельниц и свидетельств человеческого присутствия здесь было побольше. Милдред сказала, что зеленые холмы, которые я впервые заметил, оказавшись к северу от Хавра, называются Сайпресс-Хиллс. По ее словам, они чем-то похожи на Альпы: выросли сами собой из прерий еще в те времена, когда по здешним равнинам ползли ледники. Они покрыты особыми, изолированными от других лесами, и животная жизнь там тоже своя. Чужаков местные жители не любят. Впрочем, городки, через которые мы проезжали, — Говенлок, Консул, Рейвенкраг, Робсарт — ничем не отличались от любого заштатного городишки Монтаны. Хотя я думал, что если человек вырос в месте с таким странным названием — включая сюда и Саскачеван (название, которое мне приходилось слышать редко), — то он и в себе всегда будет усматривать нечто странное. Вообще, в дальнейшем существовании ничто уже не будет казаться мне таким же совершенно нормальным, каким была для меня жизнь в Грейт-Фолсе.