— Поесть оно должно? — спросил Чарли.
— Нет, — ответила Милдред. — Просто доставь его на место и уложи спать.
Двое крупных мужчин в полукомбинезонах и соломенных фермерских шляпах вышли из стоявшего на другой стороне улицы отеля. Город казался пустым, улицу рассекали закатные тени. Вывеска над парадной дверью отеля сообщала: «КОММЕРЧЕСКИЙ». Когда мужчины открыли дверь, я увидел за нею низко висящие лампы. Мужчины постояли на тротуаре, глядя на нас и беседуя. Один сказал что-то смешное, другой засмеялся, после чего они разошлись по своим пикапам, отъехали от бордюра и медленно покатили в разных направлениях. Тоже канадцы.
— Так какие у него нелады? — спросил Чарли, улыбнувшись так, точно я его забавлял.
— С ним все в порядке. — Милдред повернулась ко мне, сжала мою ладонь, заглянула мне в лицо. — Он точно такой же, как все мы, верно?
— Сирота, что ли? — спросил Чарли Квотерс, взглянув на заслонявший окно заднего сиденья белый костюм медсестры. И, протянув руку, пощупал его.
Я смотрел сквозь ветровое стекло на силуэты четырех наполовину накрытых тенью высоких элеваторов, темневших на фоне еще светлого неба. Ласточки кружили в сумерках. На раструбе свисавшей на боку ближайшего из элеваторов трубы болталась, освещая горку зерна на земле, одинокая, голая электрическая лампочка. До этой минуты мне не хотелось связывать произнесенное Чарли слово с понятием «сиротский приют».
Милдред посмотрела прямо в его плотоядно ухмылявшуюся физиономию.
— У него, в отличие от тебя, есть мать и отец. И они его любят. Знать что-либо еще тебе не обязательно.
— Любят до смерти, — сказал Чарли, и выпрямился, и отступил на улицу, и взглянул в небо — синее на западе, темное на востоке. Перьевые облака уже выцвели, в небе слабо засветились звезды. Вот человек, которому меня отдадут. Судя по всему, отдадут навсегда и забудут.
И тут Милдред сказала:
— Так вот что я сделаю: напишу брату, чтобы он позаботился о тебе, выясню, что смогу, о твоих родителях и все сообщу тебе. Помни, что я сказала — ничего не отвергай. Все у тебя будет хорошо, обещаю.
Неожиданно она наклонилась, взяла меня за шею, подтянула мое лицо к своему и поцеловала в подбородок, сбоку. Я ей тем же не ответил, и Милдред крепко прижала меня к себе. Из сумки ее тянуло табачным и каким-то фруктовым душком, сама же она пахла засохшей косметикой и мятной жвачкой. Рыхлое плечо Милдред прижималось к моему уху.
— У тебя еще все впереди, — прошептала она. — А то, что их жизни погублены, не значит, что погибла и твоя. Здесь ты начнешь все сначала. Твоя сестра уже начала.