— Ну и отлично, — сказал он. — В пятнадцать лет можно и без них обойтись. Тебе ведь пятнадцать?
Он откинулся на спинку стула.
— Да, сэр, — подтвердил я.
Отец почесал кусочком картинки ухо.
— Сдается мне, ваша мать бережет себя для чего-то. Может, и всегда берегла. Для будущей жизни. Я ее не виню. И не жалею, что женился на ней. Потому что тогда у нас не было бы тебя и твоей сестры. — Он осмотрел кусочек картинки — так, словно к тому было прикреплено нечто любопытное. — Она сейчас обижена на меня. Ничего, поедет с вами в Сиэтл, все как следует обмозгует. Как-никак она в колледже училась — в отличие от меня.
— А ты почему не учился?
Я хотел спросить, почему он не едет с нами и почему мама обижена на него, но спросил о другом. Впрочем, мне всегда хотелось знать это.
— Да просто в голову не приходило, — беззаботно ответил отец. — Я думал, что мне и без того ума хватает. При моих-то перспективах. И наверное, был прав.
— Ты поедешь с нами в Сиэтл?
Я знал, что не поедет, но желал понять — может, все-таки существует вероятность того, что отец отправится с нами.
— Мне и тут хорошо. Я тебе это уже говорил сегодня. Буду ждать, когда вы вернетесь. Такой у твоей матери план.
— Ты собираешься снова пойти работать?
Отец улыбнулся, широко, и опять почесал ухо кусочком складной картинки.
— Если меня возьмут. Я ведь только-только начал. Хотя, думаю, способности к этому делу у меня имеются.
Он поднял перед собой фрагмент картинки, повертел так и этак, чтобы я его разглядел. Когда мы были маленькими, он часто показывал этот фокус мне и Бернер. Глаза отца округлились. Уголки губ дрогнули в улыбке, как если бы он сомневался в чем-то, — что было неправдой. И наконец он забросил кусочек в рот, пожевал и с нарочитым трудом проглотил, после чего преувеличенно закашлялся.
— Да, — сообщил отец, — вкусная штука. Складные картинки мне нравятся больше цветного горошка.
— Он у тебя в руке, — сказал я. И тронул себя за ухо, из которого отец нередко доставал такие штучки.
— Я его съел, — ответил отец. — Не хочешь попробовать? У меня еще три есть.
Он взял со стола один из оставшихся кусочков.
— Фрагмент у тебя в руке, — повторил я.
Отец положил обе ладони себе на колени, похлопал ими, покивал. Но я по-прежнему ждал, что он извлечет кусочек из воздуха.
— Шли бы вы спать, полковник, — сказал отец. — День был тяжелый. Нам всем на боковую пора.
Он протянул руку, взял меня за голое плечо, притянул к себе, и я ощутил его большое тело — теплое, пахнувшее апельсином. Отец трижды хлопнул меня по спине, отодвинул на длину вытянутой руки, окинул серьезным взглядом. А я все ждал и ждал появления кусочка картинки. Как дурак.