» [17] .
При этом нужно учитывать и чисто медицинское действие алкоголя. Приняв фронтовые сто граммов перед атакой, боец не получал фактически ничего. Весь полученный организмом алкоголь будет разрушен еще до атаки норадреналином – гормоном тревожного ожидания. Или уже непосредственно во время атаки выбросом адреналина – гормона активного действия и активной мышечной работой.
Летчики тоже пьяными не летали – это просто абсурд. Не работает вестибулярный аппарат, затормаживается реакция, в глазах двоится… И как тут вести воздушный бой? Летчикам «наркомовские» сто граммов давали уже после боевых вылетов. И нередко не просто так, а за сбитый самолет противника.
Так что не стоит подменять подвиг наших отцов и дедов пьяным угаром.
* * *
Умирать было весело. Яркие языки пламени жадно облизывали заиндевелую броню. Рядом с командирским «Панцером-IV» горел его бронированный собрат. А гауптман Дитрих Шталльманн улыбался, глядя, как в беспощадном (и таком веселом) огне умирают его солдаты.
– Зибер! Разверни башню влево – из пулемета огонь!
– Яволь, командир.
Выпустив подряд несколько осколочно-фугасных снарядов по позициям русских, экипаж методично расстреливал противника из пулеметов. То же самое делали еще два его танка. А вот еще одному «панцеру» не повезло…
Его экипаж слишком уж увлекся расстрелом русской пехоты с безопасной, как они думали, дистанции. Наводчик открыл беглый огонь, скорее, чтобы ошеломить русских, нежели из-за желания сделать прицельный выстрел. Каждый фонтан снега и мерзлой земли поднимал на воздух разорванные осколками и ужасной ударной волной части тел. Да, такое можно было творить только в наркотическом бреду.
Но и расплата последовала неотвратимо. Справа взметнулся фонтан снежной пыли, но это был не взрыв.
Взрыв широкими гусеницами снег, «тридцатьчетверка» появилась из-за небольшого пригорка – ровно настолько, чтобы сделать точный, практически снайперский выстрел. Цельнолитой калиберный бронебойный снаряд ударил в самое уязвимое место немецкого Pz.Kpfw IV F2 – под заднюю часть башни. Он пробил лист брони, но смертоносная болванка при выстреле с короткой дистанции сохранила еще достаточно разрушительной кинетической энергии, чтобы разворотить крышу моторно-трансмиссионного отделения в корме боевой машины с черными крестами в белой окантовке. От мощного удара разорвались топливные и масляные шланги, а от снопа искр загорелось их содержимое. Через секунду уже полыхала вся угловатая бронированная коробка.
А Дитрих Шталльманн слушал в наушниках вопли заживо сгорающих людей. Его людей – и это было так весело! Проклятый первитин… Он не делал обычного, замученного адской муштрой человека сверхчеловеком. Только лишь туманил разум, подменял одни чувства другими, порождал чудовищное равнодушие и к самому себе, и к окружающим, будь то враги или свои.